Социальные характеристики российских анархистов начала XX века (на примере г. Тулы)

Родион ХАРЬКОВ

Последние годы отмечены повышением роли антропологических ис­следований в гуманитарных науках. Новые подходы находят применение и в исторических дисциплинах. В качестве объекта исследований стал высту­пать человек конкретной исторической эпохи, занимавший определенное положение в обществе и обладавший собственным мировосприятием. Изуче­ние людей прошлого в их естественном социальном окружении приобретает большое значение, поскольку позволяет лучше понять их поведенческие уста­новки, мотивы действий, реакцию на исторические события[1].

Продуктивным может оказаться изучение не только слоев общества, вы­делявшихся своей численностью или влиянием, но и тех групп, которые зани­мали более скромное место в культурной, политической, экономической жиз­ни, которые отклонялись от основной линии общественного развития либо вступали с ней в открытое противоборство. Обзор истории этих групп имеет большое значение для науки, поскольку позволяет взглянуть на господство­вавшие тенденции под неожиданным углом зрения и выявляет неоднознач­ность исторических процессов. Нельзя упускать из виду и то, что маргиналь­ные группы нередко выступали в качестве канала, через который в общество проникали новые идеи, модели поведения, ценности и антиценности[2].

Сказанное выше справедливо и по отношению к анархическому движе­нию, оставившему свой след в истории России начала XX века. Анархисты удовлетворяли названным критериям, т.к. они образовывали небольшое, но весьма активное течение, принимавшее участие в политической борьбе этой эпохи. Революционная деятельность анархистов протекала во многих россий­ских городах, не исключая и Тулу. Изучение состава и социальных характе­ристик тульских анархистов представляется весьма важным для воссоздания полной картины общественно-политической жизни Тульской губернии нача­ла XX в.

В настоящей статье рассматриваются сведения об анархистах, дей­ствовавших в г. Туле с 1905 г. по февраль 1917 г. По нашему мнению, данные хронологические рамки обозначают отдельный период в истории тульского анархизма, поскольку характеристики этого движения (его численность, осо­бенности тактики, роль в общественно-политической жизни и т.п.) на протя­жении изучаемого отрезка времени оставались неизменными.

При написании настоящей статьи был поставлен ряд задач:

• обобщить все доступные сведения о тех лицах, которые в источниках связываются с анархическим движением в дореволюционной Туле;

• выявить и сравнить их значимые социальные характеристики (возраст, социальное положение, участие в революционном движении и др.);

• обрисовать приблизительный облик среднестатистического тульского анархиста.

Отечественная историография уже имеет опыт исследований такого рода. Коллективный социальный портрет участников анархического движе­ния в России был воссоздан В.Д. Ермаковым, проанализировавшим с этой целью анкеты членов Всесоюзного общества политкаторжан и ссыльнопосе­ленцев[3]. Другими исследователями был рассмотрен социальный состав под­польных анархистских групп на примере отдельных регионов страны[4].

Источниками биографических данных при написании данной ста­тьи послужили документы Тульского губернского жандармского управления (ТГЖУ)[5]. Для получения корректных выводов необходимо обратить внима­ние на особенности методов сбора информации, применявшихся в данном уч­реждении. Основным источником для жандармов являлись сводки наружного наблюдения за политически неблагонадежными лицами, не всегда дававшие полное представление о деятельности последних. Эти показания дополнялись информацией, полученной иным путем и позволявшей увидеть революционное подполье «изнутри». К ней относились перехваченная полицией частная пере­писка, показания, данные в ходе допросов, сообщения секретных сотрудников, завербованных в подпольных организациях и т.п. Несмотря на достаточное разнообразие, эти источники часто давали жандармам лишь приблизительную информацию, которая могла приводить к неверным выводам. Так, некоторое время ошибочно причислялся к анархистам видный тульский социал-демократ Д.Г. Прокудин (впоследствии — председатель губчека)[6]. Кроме того, при опи­сании деятельности революционных групп служащие жандармерии в первую очередь обращали внимание на ее криминальные черты, а потому давали про­исходившим событиям одностороннюю интерпретацию. Но поскольку биогра­фические и иные сведения о поднадзорных и подследственных имели огромное значение для оперативной работы, следует полагать, что в полицейском дело­производстве они приводились без сознательных искажений.

Изучение документов ТГЖУ за период 1905—1917 гг. и имеющейся литературы позволило выявить 21 человека, упоминавшегося в связи с дея­тельностью анархистского подполья в Туле. 19 из них значатся под своими полными именами, двое — под партийными кличками (см. приложение). Имеются также упоминания о том, что идеи анархизма находили поддержку у некоторых тульских эсеров[7], однако эти лица не были включены в список по причине недостатка информации.

Можно ли признать эти данные достаточными для получения обосно­ванных выводов? Имеющиеся источники говорят о том, что численность анар­хистов в дореволюционной Туле была достаточно низкой. По свидетельству В. Худолея, одного из участников московского анархистского подполья, нака­нуне 1917 г. тульская группа насчитывала около пяти членов[8]. Таким образом, количество в двадцать с небольшим человек за весь рассматриваемый период представляется близким к действительной численности тульских анархистов.

Прежде чем приступать к анализу данной совокупности, необходимо вы­яснить, насколько достоверно она отразила состав тульского анархистского под­полья. Источники определенно отнесли к числу анархистов только 13 человек, что составляет 62% совокупности. 3 человека (14%) проходили по документам как анархисты, однако некоторые данные указывают на возможную их связь с другими революционными течениями (эсерами или социал-демократами). Еще 5 человек (24%) были заподозрены в принадлежности к анархистским груп­пам, однако результаты наружного наблюдения не дали полиции никаких до­казательств. Таким образом, полученная совокупность характеризует не само анархическое движение, а скорее, среду, в которой оно формировалось и раз­вивалось. Иначе говоря, все эти лица обладали определенными признаками, ко­торые позволяли жандармам подозревать их в принадлежности к анархистам. Выявить данные признаки — задача настоящего анализа.

Далее необходимо установить, насколько достоверной и насколько тес­ной была связь рассматриваемых лиц с Тулой. 15 человек (71%) действитель­но проживали в Туле, где за ними был установлен гласный или негласный над­зор. Остальные 6 человек (29%) разыскивались в Туле на основании сведений, полученных от жандармских управлений других губерний, однако обнаруже­ны не были; в некоторых случаях разыскивались не сами люди, а факты, под­тверждавшие их пребывание в Туле.

Продолжительность пребывания (документально зафиксированно­го или предполагаемого) этих лиц в Туле была различной: 13 человек (62%) проживали в городе постоянно или продолжительное время; четверо (19%) являлись местными уроженцами и, проживая в других регионах, поддержива­ли связи с Тулой (в т.ч. с тульским подпольем); двое (10%) появлялись в Туле эпизодически, с целью пропаганды или налаживания связей между тульскими анархистами и их единомышленниками в других регионах; установить срок пребывания двух последних по документам оказалось невозможно. Следова­тельно, связи причисляемых к анархистам лиц с Тулой были различными по своей продолжительности и интенсивности. Однако всех их условно можно отнести к тульскому подполью, если принять во внимание постоянные пере­мещения и развитые межрегиональные связи анархистов[9].

Таким образом, приходится учитывать, что, с одной стороны, упомина­емые в источниках лица играли разную роль в анархическом движении Тулы (а некоторые, возможно, не играли никакой); с другой стороны, принадлеж­ность некоторых лиц к анархистам могла остаться неизвестной тульской жан­дармерии. Тем не менее, для рассматриваемой темы эти данные являются уни­кальными и в целом могут рассматриваться как репрезентативные.

Источники содержат более или менее подробную информацию о туль­ских анархистах, в которой можно выделить ряд значимых показателей: пол, возраст, сословное происхождение, род занятий, место рождения, место жи­тельства, а также сведения о политической ориентации, революционной дея­тельности и преследованиях со стороны полиции. Последовательный анализ совокупности тульских анархистов по всем выявленным признакам позволит определить их социальный состав и сделать вывод о типичных характеристи­ках участников движения.

Прежде всего, несомненный интерес представляют данные о возрас­те анархистов на тот момент, когда они попали в поле зрения тульской жан­дармерии. В документах указан возраст девяти из 21 рассматриваемого нами анархиста: значения данного показателя находятся в диапазоне 19—32 лет, а средний возраст равен 23 годам. Еще два анархиста, согласно документам, до­стигли призывного возраста, следовательно, это также были достаточно моло­дые люди. Информация о возрасте десяти остальных лиц отсутствует, однако нет оснований предполагать, что она будет сильно отличаться от приведенных выше значений. Из наблюдений В.Д. Ермакова также следует, что приобщение к анархическому движению было достаточно ранним: 83% анархистов имели возраст от 16 до 23 лет[10]. Однако эти данные относятся к 1905—1907 гг., когда на волне революционного подъема анархизм приобрел большое количество новых сторонников. В дальнейшем анархическое движение, не получая таких же крупных пополнений, должно было постепенно «стареть»; это объясняет, почему средний возраст тульских анархистов оказался несколько выше вычис­ленного В.Д. Ермаковым.

При изучении списка выясняется также, что в нем присутствует лишь одна женщина (5% от общего числа). Этот показатель несколько ниже обще­российского: согласно данным В.Д. Ермакова, доля женщин в анархическом движении достигала 16%[11]. Возможно, это отклонение объясняется неполно­той имеющейся информации.

Для анализа имеет большое значение и такой показатель, как сословная принадлежность поднадзорных. 1 тульский анархист (5% совокупности) от­носился к потомственным дворянам, 3 человека (14%) по своему происхожде­нию были мещанами и 12 (57%) — крестьянами; сведения об остальных пяти отсутствуют. Такое распределение говорит о том, что среди анархистов преоб­ладали выходцы из простонародья, а не из привилегированных сословий. Это обстоятельство объяснялось тем, что дворянские дети имели больше возмож­ностей получить образование, а, следовательно, им были знакомы различные

общественно-политические учения, по сравнению с которыми анархизм мог казаться слишком грубой, упрощенной идеологией. Хотя дворянство дало русскому анархизму ряд идеологов и руководителей, выходцы из этого сосло­вия все же играли незначительную роль в движении. Одним из исключений стала биография тульского дворянина Н.Ф. Астрецова, арестованного в 1909 г. за анархическую пропаганду. С 16 лет (а может, и раньше) он являлся актив­ным участником различных революционных групп, следовательно, становле­ние его личности происходило отнюдь не в аристократической среде[12].

Следует, однако, учитывать что сословная принадлежность в начале XX в. становилась все более формальным показателем: она по-прежнему аккуратно регистрировалась в полицейских документах, но зачастую уже не отражала действительного положения человека в обществе. Социально-экономические изменения нарушали традиционный уклад жизни, и границы сословий по­степенно размывались. Характерно, что все «крестьяне» из списка тульских анархистов проживали в городах и, даже подвергшись административной высылке, как правило, не возвращались в родные села и деревни. Анархизм в Тульской губернии начала XX в. был типично городским явлением, что, за редкими исключениями, было характерно и для остальных очагов этого дви­жжения[13]. Однако можно предположить, что некая связь с деревней и черты крестьянского менталитета у анархистов сохранялись, что объясняет бунтар­ские и коллективистские традиции анархизма в России.

Чтобы получить представление о социальном положении тульских анархистов, наряду с указанной сословностью необходимо учитывать род их занятий. Согласно имеющимся данным, 12 из них (57%) являлись рабочими, 1 (5%) был служащим и еще 1 не имел определенных занятий; по 7-ми ли­цам данные отсутствуют. Из этого следует, что анархическое движение в Туле являлось пролетарским по своему составу. Эти данные согласуются со сви­детельствами самих анархистов о том, что в каждом регионе они стремились приобрести сторонников, прежде всего, среди рабочего класса[14]. Согласно на­блюдениям В.Д. Ермакова, 63% российских анархистов были наемными рабо­чими, однако собственно промышленный пролетариат составлял среди них меньшинство (13%)[15].

Тула нарушает эту тенденцию: по крайней мере, девять человек, т.е. око­ло 43% выявленных анархистов, были рабочими патронного и оружейного заводов, а также крупных предприятий Петрограда. Это отличие легко объяс­нимо: поскольку Тула обладала развитой промышленностью, доля индустри­ального пролетариата в политически активном населении была высока. Это обстоятельство отразилось и на миграциях тульских анархистов. Участие в ре­волюционном и стачечном движении было чревато для рабочего различными преследованиями, которые могли заставить его сменить место работы или жи­тельства. При переезде наличие определенной квалификации ориентировало рабочих-анархистов на города с развитой промышленностью, что диктовало соответствующие маршруты перемещения: из Тулы в Петроград, из Москвы в Тулу и т.п.

Мобильность анархистов подтверждается данными о месте их рожде­ния. Когда эти данные приводятся в документах (для 16-ти человек, или 76%), можно видеть, что место рождения никогда (за исключением одного случая) не совпадает с местом жительства на момент ареста, установления надзора или начала розыска. Из 13-ти лиц, проживавших в Туле и отнесенных жандармами к числу анархистов, уроженцами Тульской губернии являлись лишь двое (в т.ч. один непосредственно из г. Тулы), тогда как уроженцами других губерний — восемь человек. По крайней мере, 7 человек из 21 (33%) меняли свое место жительства неоднократно. Все эти перемещения, как уже говорилось выше, отчасти объясняются конфликтами с властью и капиталом, однако могли быть и другие, неполитические причины миграций. В это время значительная масса трудоспособного населения перемещалась по стране в поисках средств к существованию. Отрыв от своей родной среды, необходимость приспосо­бления к новым условиям жизни и трудовой деятельности, юридически не­устойчивое положение «крестьян», на самом деле являвшихся рабочими, — все это создавало благоприятные условия для принятия анархического уче­ния, в котором сложившийся общественный строй объявлялся искусствен­ным, навязанным большинству народа силой.

Изучая анархистов, естественно, нельзя обойти вниманием сведения о переменах в их политической ориентации. Согласно документам, три челове­ка из списка (14%) до того, как перешли к анархистам, занимались подполь­ной работой в других организациях, эсеровских или социал-демократических (в т.ч. действовавших на территории Тульской губернии). Таким было рево­люционное прошлое тульских анархистов; выяснить же их «революционное будущее», т.е. деятельность в 1917 г. и в дальнейшем, оказалось гораздо слож­нее. Известно, что не менее трех персонажей из 21 участвовали в обществен­но-политической борьбе в годы революции: один из них стал коммунистом, другой перешел к эсерам-максималистам (впрочем, до конца не ясно, состоял ли он когда-либо в рядах анархистов), третий остался анархистом. В.Д. Ерма­ков, отмечая частый переход подпольщиков из анархистских организаций в социалистические партии и обратно, характеризует анархистов как людей с неустойчивыми политическими взглядами[16]. Некоторые данные по Туле под­тверждают это наблюдение, однако имеющихся источников в целом недоста­точно для того, чтобы проследить ротацию тульских анархистов.

Весьма важной представляется информация о политических акциях и мероприятиях, в которых участвовали изучаемые лица. В документах туль­ской жандармерии поименно названным анархистам вменяются следующие действия: участие в стачках (2 случая), распространение прокламаций (3 слу­чая), печать прокламаций (1 случай), вооруженное сопротивление при аресте (1 случай), подготовка покушения на служащего — так называемый эконо­мический террор (1 неподтвержденный случай), сотрудничество с полицией с целью получения необходимых подполью сведений — своего рода прово­кация наоборот (1 неподтвержденный случай), организационная работа — координация деятельности подпольных групп (1 случай). Встречается также единичное упоминание об участии в экспроприациях, однако кем они были организованы — анархистами или эсерами — в данном случае судить сложно. В этот перечень не были включены акты, совершенные за пределами Тульской губернии, и, соответственно, акты, оставшиеся неизвестными полиции.

Среди тульских анархистов выделялись несколько активных работни­ков, на счету которых было более одного выступления; революционная дея­тельность большинства никак не проявилась или не была документирована. Учитывая возможную неполноту перечня, все же следует говорить о том, что активность анархистов в Туле была невысокой, а действий насильственного ха­рактера с их стороны почти не наблюдалось. Видимо, это объясняется тем, что в общероссийском анархическом движении 1906—1916 гг. туляки не играли ведущей роли. Как свидетельствуют воспоминания участников анархистского подполья, основным занятием их тульских товарищей было распространение пропагандистской литературы, доставлявшейся из Москвы[17]. Снабжая ору­жием своих единомышленников в других губерниях, тульские анархисты не пытались сами вести боевой работы: возможно, этому препятствовала их не­большая численность или недостаток опыта.

Однако революционная деятельность даже в ограниченном масштабе неизбежно приводила к конфликтам с властью. Судьба тульских анархистов в этом смысле достаточно наглядна. По крайней мере, семь из них (33%) подвергались аресту, в том числе двое (10%) — неоднократно. Не менее чем девяти анархистам (43%) приходилось скрываться от полиции, проживать

в разных городах по поддельным документам и т.п. За участие в революцион­ном движении три анархиста (14%) подвергались административной высылке в пределах Европейской России, еще двое (10%) постановлениями МВД вы­сылались на 3—4 года в Сибирь. Наконец, два анархиста предстали за свои действия перед судом: в одном случае выяснить содержание приговора не уда­лось, в другом — подсудимый был приговорен к 2,5 годам каторги. И в той, и в другой ситуации преступная, с точки зрения властей, подпольная деятель­ность подсудимых была отягощена другими деяниями, которые также могли быть политически мотивированными, но в соответствии с законодательством квалифицировались как уголовные (уклонение от призыва и участие в экспро­приациях).

Опираясь на результаты проведенного анализа и учитывая возможные погрешности, социальный облик анархистского подполья в г. Туле можно определить следующим образом. Среднестатистический тульский анархист был молодым мужчиной, в возрасте около 23-х лет, который происходил из сельской местности, но являлся горожанином и работал на промышленном предприятии. Этот человек проживал за пределами родной губернии, вдали от места своего рождения, и мог менять место жительства неоднократно. Его революционный опыт в большинстве случаев ограничивался пропагандой или участием в стачках. В то же время угроза подвергнуться аресту и адми­нистративному наказанию была для него достаточно высока. Идеи анархизма привлекали его в определенный период жизни, и это не исключало предше­ствовавшего или последующего участия в политических организациях иной ориентации (но также революционных). Совокупность характеристик гово­рит о том, что к анархизму тяготели люди, социальное положение которых было достаточно неустойчивым. Отличительной особенностью анархическо­го движения в Туле являлось численное преобладание рабочих, что было об­условлено промышленной специализацией региона.

Социальный портрет тульского анархиста дополняет наши представле­ния об общественной жизни Тулы начала XX в. Анархисты привносили но­вые оттенки в идеологическую борьбу данной эпохи, участвовали в выработке моделей массовой политической культуры, предлагали собственные принци­пы и проекты общественного переустройства. Несмотря на то, что их идеи не были реализованы, они оставили свой след в развитии теории и практики политической борьбы в России.

Приложение

Именной указатель тульских анархистов (по документам ГАУ ТО «Государственный архив» и публикациям)[18]

1. Агеев Иван Семенович

2. Александров Павел Карпович

3. Андреев Иван Ильич

4. Астрецов Николай Федорович

5. Баташев Василий

6. Бодров Николай

7. Васильев Алексей Васильевич

8. Горячев Федор Кузьмич

9. Зубарев Матвей Никодимович

10. Карманов Николай Егорович

11. Корнеев Алексей Васильевич

12. Крылов Василий Иванович

13. Леонов-Титов Григорий Ермолаевич

14. Мельников Василий Константинович

15. Павлов Сергей Иванович

16. Скоропоспешнов Петр Алексеевич

17. Соловьева Дарья Семеновна

18. Таратынов Яков Емельянович

19. Худяков Михаил Григорьевич

20. «Георгий»

21. «Петр»

1. См.: Кром М. М. Историческая антропология. СПб.: Дм. Буланин, 2004. 164 с.; Протасов Л.Г. Люди Учредительного собрания: Портрет в интерьере эпохи. М.: РОС­СПЭН, 2008. 463 с.; Репина Л. П., Зверева В. В., Парамонова М. Ю. История историче­ского знания. М.: Дрофа, 2006. 288 с.; Репина Л.П. «Новая историческая наука» и соци­альная история. М.: ЛКИ, 2009. 320 с. [и др.]

2. Поршнева О. С. Междисциплинарные методы в историко-антропологических исследова­ниях. Екатеринбург: Изд-во УрГУ, 2005. С. 62—88.

3. См.: Ермаков В. Д. Портрет российского анархиста начала века // Социологические ис­следования. 1992. № 3. С. 97–99.

4. См.: Смирнова В. К. Анархисты на Дону: 1905—1921 гг.: Дис. … канд. ист. наук. Ростов н/Д, 2003. 203 с.; Суворов В. П. Анархизм в Тверской губ.: II пол. XIX в.—1918 г.: Дисс. … канд. ист. наук. Тверь, 2004. 442 c.; Ульянов А. И. Анархисты Калужской губ. в нач. XX в. // Труды Междунар. науч. конф., посвящ. 150-летию со дня рожд. П.А. Кропоткина. Вып. 3. М., 2001. С. 194–202 [и др.]

5. ГАУ ТО «Государственный архив». Ф. 1300.

6. Там же. Оп. 3. Д. 1312. Л. 9—10 об.

7. Там же. Ф. 1300. Оп. 3. Д. 188. Л. 103—106; Д. 385. Л. 171—172 об.; Ф. Р-1861. Оп. 1. Д. 9. Л. 51.

8. Худолей В. Анархические течения накануне 1917 года // Михаилу Бакунину. 1876—1926: Очерки истории анархического движения в России: Сб. ст. / Под ред. А.А. Борового. М.: Голос труда, 1926. С. 322.

9. Горев Б. И. Аполитические и антипарламентские группы // Общественное движение в России в нач. XX в. / Под ред. Л. Мартова, П. Маслова, А. Потресова. Т. 3. Кн. 5. СПб., Обществ. польза, 1914. С. 482, 483.

10. Там же. С. 98.

11. Ермаков В. Д. Указ. соч. С. 99.

12. ГАУ ТО «Государственный архив». Ф. 1300. Оп. 3. Д. 188. Л. 103—106; Д. 339. Л. 1а—64 об.

13. Горев Б. И. Указ. соч. С. 480.

14. «Северянин» [Васильев П.]. Очерк анархического движения в Москве // Альманах: Сборник по истории анархического движения в России. Т. 1. Париж, 1909. С. 48—50, 54—58. То же [Электронный ресурс]. URL: http://socialist.memo.ru/books/perli/ Almanach_Anarchiste.zip (дата обращения: 12.04.2011).

15. Ермаков В. Д. Указ. соч. С. 98.

16. Там же. С. 99.

17. «Северянин». Указ. соч. С. 48, 55; Худолей В. Указ. соч. С. 317, 318.

18. ГАУ ТО «Государственный архив». Ф. 90. Оп. 2. Д. 302. 4 л.; Д. 739. 4 л.; Оп. 6. Д. 148. 148 л.; Д. 416. 416 л.; Д. 772. 501 л.; Ф. 1300. Оп. 3. Д. 188. 427 л.; Д. 339. 69 л.; Д. 385. 348 л.; Д. 409. 152 л.; Д. 528. 55 л.; Д. 692. 56 л.; Д. 775. 87 л.; 776. 22 л.; Д. 846. 8 л.; Осипен­ко Л. Ф. Взлет и падение брянских анархистов [Электронный ресурс] // Кривое зеркало: Виртуальный пресс-дайджест. 1998. № 17. URL: http://piter.anarhist.org/kz17.htm (дата обращения: 24.03.2012); Сорокин А. Из истории семнадцатого года в Туле. Тула: Изд-во Истпарта, 1925. 80 с.

Библиографическая ссылка:

Харьков Р. Социальные характеристики российских анархистов начала XX века (на примере г. Тулы) / Р. Харьков // Тульский краеведческий альманах. - 2012. - Вып. 9. - С. 109-115.