Визит Екатерины Великой в Тулу. Версия Н.Ф. Андреева

Вадим КАСАТКИН

В 1842 г. в журнале «Москвитянин» под общим заглавием «Изустная хроника» были опубликованы два очерка Н. Ф. Андреева: «Пребывание императрицы Екатерины II в Туле» и «О князе Потемкине». Первый связан с путешествием: Екатерины II в Крым в 1787 г., маршрут которого пролегал через Тулу. Второй - с визитом князя Г.А. Потемкина в Тулу в 1791 г. Мы предлагаем читателям «Тульского краеведческого альманаха» познакомиться с первой частью публикации.

Андреев, Н.Ф. Пребывание императрицы Екатерины II в Туле / Н.Ф. Андреев // Москвитянин. - 1842. - Ч.1, № 2. - С.475-488.

Николай Федорович Андреев (1797-ок. - 1866) - самый нескучный персонаж во всей тульской историографии XIX столетия. Беллетристика и история, боровшиеся за власть над трепещущим сознанием автора чуть ли не всю его сознательную жизнь, так, кажется, и не обрели вожделенного консенсуса. Даже тогда, когда в своих сочинениях Андреев впал в исступленную апологию* «скептического метода», популярного среди историков первой половины XIX в., и принялся с простодушным неистовством афишировать собственный ригоризм** в подходе к историческим источникам (и правильно делал),

неистрибимая аристократичность его натуры продолжила контрабандно проникать в тексты - то в форме безбрежных описаний с почти барочным изобилием эпитетов, то в форме сарказмов в адрес бестолковых оппонентов, настолько витиеватых и орнаментальных, что уже почти не обидных, то воспаряя к вершинам ура-патриотической патетики. Впрочем, и сама история к середине XIX столетия еще не вполне освоилась в ранге науки, то и дело предпочитая эмоции анализу, то и дело обнаруживая себя не «настоящей» академической дисциплиной, но все той же разновидностью изящной словесности, что и прежде.

«Нескучный персонаж» прожил достаточно обычную - если каталогизировать ее события (отставной артиллерийский офицер, помещик Тульского уезда, служащий ряда провинциальных учреждений) жизнь. Хотя если бы кому- то пришло в голову назвать жизнь Андреева скучной, то сам бы Николай Федорович, вероятно, просто не подпустил подобной мысли к пределам своего разумения. Он жил настолько интенсивно, что даже не имел возможности подумать, насколько интенсивно он живёт.

«Пребывание императрицы Екатерины II в Туле» — это относительно «ранний» Андреев (хотя к моменту публикации очерка ему было уже почти 50 лет). Придраться к «Екатерине» невозможно, так как автор всего лишь зафиксировал меморат*** анонимного старожила, о котором автор сообщил лишь то, что он был склонен «опалять» слушателей «орлиным взглядом». Андреев в свои тексты часто вводил вымышленного который повествует о реальных событиях, свидетелем которых он якобы был (см. об этом в ст. Ю.В. Ивановой «Кто вы, дедушка Аристарх?»).

* Апология - защитительная речь или защитительное письмо, сочинение, текст, направленный на защиту чего или кого-либо.

** Ригоризм (франц. rigorisme, от лат. rigor - твёрдость, строгость) - строгое проведение какого-либо принципа в действии, поведении и мысли, исключающее какие-либо компромиссы, учёт других принципов, отличных от исходного.

*** Меморат - устный рассказ, воспоминания человека о личной судьбе, или воспоминание о людях, с которыми его связала жизнь, воспоминания о конкретных фактах, событиях.

Подобный прием не помешал Андрееву оказаться настолько убедительным с точки зрения достоверности описываемых событий, что он вверг в искушение следующие поколения авторов исторических очерков - многие использовали его тексты, не ссылаясь на источник и не подвергая сомнению реальность описываемых им событий. Его непритязательная хроника послужила источником и для известного очерка С.Н. Шубинского «Тульский хлеб и калужское тесто» (где автор, аккуратно цитируя А.Т. Болотова, попросту переложил своими словами текст «нераскрученного» Н.Ф. Андреева), и для менее известной повести Д.Л. Мордовцева «Тульский кречет» (представляющей собой свободный пересказ той же самой андреевской «Екатерины») ****.

В произведении, предлагаемом вниманию читателя, описан достаточно значимый для истории Тульского края эпизод. В первой половине 1787 г. Екатерина II совершила одно из самых эпохальных своих путешествий. Полуденный край (Новороссия и Крым), который намеревалась посетить императрица, только-только вошел в состав Российской империи (1783 г.). Население присоединенных к империи новых территорий нуждалось в монаршем благословении. Самому движению императрицы на юг аккомпанировала даже природа, пробуждающаяся от зимней спячки. Это был не просто вояж (пускай и внушительный), но настоящая мистерия единения монарха с подвластными ему землями. Поэтому не только момент достижения цели, но и путь к ней во всей его протяженности нуждались в тщательной режиссуре.

Во всяком провинциальном городе сценарий и мизансценирование торжеств были до отчаяния идентичны: триумфальные ворота (повсюду - времянка), восторги расфуфыренной толпы, театр, иллюминация, фейерверк, серенады, бал. И даже само экзальтированное описание встречи императрицы в каждом конкретном городе кажется типичным с небольшими вариациями, как-то: в Туле всеобщее ликование было омрачено отсутствием Екатерины на балу, а в Харькове, к примеру, не задался фейерверк.

Николаю Федоровичу Андрееву удалось нарисовать масштабную картину ожидания и встречи императрицы в Туле. С одной стороны, он показал величие и пышность празднеств, а с другой - в характерной своей манере «подпортил» произведение небольшими пикантными подробностями и откровенными сплетнями, снижающими эмоциональный накал пиетета в отношении грандиозного события.

Поэтому в комментариях отдельные эпизоды текста Андреева мы сопровождаем цитатами из записок А.Т. Болотова, являвшегося очевидцем описываемых событий (хотя и зафиксировавшего их почти четверть века спустя), а также - из труда В.А. Левшина, описавшего состояние Тульской губернии вскоре после визита Екатерины. Это позволит читателям дополнить образный и временами художественный текст Андреева иными источниками и сопоставить их. Для расшифровки устаревших, забытых либо просто мудреных слов используется знаменитый словарь В.И. Даля, что семантически приближает нас к лексике Н.Ф. Андреева.

**** См. разбор обоих произведений и сами произведения в кн. Майоров, М.В. Литературный транзит. Тульская губерния проездом... Вып. 2. Тула, 2008. С. 121-196.

Литература

Брикнер, А.Г. Путешествие Екатерины II в Крым // Исторический вестник. 1885. Т. 21. С.5-23,242-264,444-509.

Даль, В. Толковый словарь живого великорусского языка: Т. 1-4. М., 1978-1980. (В тексте комментариев - Даль I, И, III и IV).

Болотов, А.Т. Жизнь и приключения Андрея Болотова: Описанные самим им для своих потомков: В 3 т. Т. 3: 1771-1795. М., 1993. (В тексте комментариев - Болотов III).

Левшин, В.А. Топографическое описание Тульской губернии. 1803 год. Тула, 2006. (В тексте комментариев - Левшин).

Об Н.Ф. Андрееве:

Присенко, Г.П. Проникновение в былое. Тула, 1984. С. 49-53, 62-64.

Антонов, Д.Н. С любовью к земле тульской. Николай Федорович Андреев (1795- 1864) / Д.Н. Антонов, И.А. Шинкарюк // Гордость земли Тульской (Замечательные люди нашего края). Т. II. Тула, 1991. С. 37-42.

Глаголева, О.Е. Тульская провинциальная старина. Очерки культуры и быта Тульской губернии XVIII- первой половины XIX вв. Тула, 1993. С. 108.

Иванова, Ю.В. Кто вы, дедушка Аристарх? «Ученые догадки» о Н.Ф. Андрееве (послесловие) // Тульский краеведческий альманах. Вып. 7. Тула, 2010. С. 158-162.

Н.Ф. Андреев

Пребывание императрицы Екатерины II в Туле

К лучшим воспоминаниям старожилов Тульских принадлежит пребывание Екатерины Второй в нашем городе, уже названном губернским[1]. Возвращаясь с юга в северную свою Пальмиру[2], что было, как известно, в 1787 году, она следовала по тракту из Орла на Тулу. Заметим, что это путешествие Екатерины Великой в полуденный край России было описано у нас кем-то и когда-то, но оно далеко неудовлетворительно, лишено всякого интереса, ничего не имеет в себе любопытного, а тем менее литературных достоинств. Это заметки какого-нибудь гоф-фурьера[3], выдававшего прогонные деньги на станциях, или приготовлявшего ночлеги, словом, это маршрут, а не путешествие[4]. А какую бы можно составить дельную книгу, человеку наблюдательному, писателю с талантом! Материалы были под рукою; тут не надобно было ни большой смышлености, ни вдохновения, потому что те, которые составляли свиту Государыни, во все это продолжительное путешествие, наговорили столько умного, острого, замечательного, что стоило бы только с толком записывать в стройной последовательности, и потом дать труду своему известную форму... Но этого не сделано, и все погибло безвозвратно, и потомство жалеет о таких лишениях...

Задолго до того все уже знали, что Екатерина Великая осчастливит Тулу своим прибытием, что они, ее современники, увидят обожаемую свою Государыню, и эта мысль производила всеобщий энтузиазм, которым одушевлен был каждый гражданин, каждый подданный ее славного царствования. Надобно слышать, с какой энергиею, с каким искренним, благоговейным чувством рассказывают старожилы об этом событии; надобно видеть их лица, их улыбки, их печаль, их слезы, чтобы понять всю прелесть патриотического воспоминания, составляющего для этих инвалидов[5] драгоценную собственность сердца, к которой не посмело коснуться и самое время, записавшее за ними так много... К сожалению, трудно, если невозможно, передать вполне то, о чем повествуют Екатерининские современники, получившие от нас книжное название, которого, впрочем, они по справедливости заслуживают. Главное достоинство этой изустной хроники составляют, кроме, разумеется, истины, - простота и неподдельное, искреннее чувство, а такие данные, как вам известно, не всякому по силам. И мы с ребяческою робостию приступаем к описанию двухдневного пребывания Екатерины и в городе Туле.

«Это было в конце июня месяца 1787 года6, точно в июне: я хорошо помню, что тогда уже продавали спелую землянику», - говорил нам, почтенный старец, окидывая нас орлиными глазами своими, в которых не совсем угас огонь молодости. «Еще за несколько дней до пребывания Великой Государыни, множество дворян и даже простолюдинов приехали и пришли к нам из Рязанской, Тамбовской, Воронежской и Калужской Губерний, чтобы видеть ее, поклониться ей, и, если, можно сказать: «Матушка! Мы твои верные подданные, любим, обожаем тебя и благословляем судьбу, благодарим Бога, что мы русские». Но прежде, нежели буду говорить вам о прибытии Государыни, я расскажу анекдот, любопытный и замечательный по многим отношениям». Старец самодовольно улыбнулся, как бы приветствуя прошедшее. «Наместник наш Михаил Никитич Кречетников[7] приказал правителю своей канцелярии Веницееву составить докладную записку по одному делу, чрезвычайно-важного содержания, которую он намерен был подать Императрице. Надобно знать, что Семен Никифорович Веницеев (да будет известно вам имя его)[8] принадлежал к тем немногим людям, которые соединяют в себе редкие достоинства. Одаренный умом быстрым и наблюдательным, он имел воображение живое, пламенное, и превосходную память. Верный взгляд на вещи, глубокие юридические познания и простой, естественный слог в деловых бумагах удивляли самых опытных его сослуживцев, которые в сомнительных случаях по производившимся процессам всегда обращались к нему, и не было примера, чтобы он не удовлетворял их желаний в полной мере. (Да покоится прах его с миром!) Выслушав приказание своего строгого начальника, впрочем, его уважавшего, Веницеев отправился домой, чтобы на просторе[9] исполнить данное ему приказание; но убедительная просьба искреннего друга, (в старину они бывали) приглашавшего Веницеева на вечер, увлекли его в шумную и веселую беседу приятелей, где он провел всю ночь, осушая заздравные тосты в честь именинника, у которого пировал[10]. Ранним утром правителя канцелярии потребовали к наместнику. Освежившись холодною ъод№ и обтерев лицо свое льдом, Веницеев явился к начальнику, уже сидевшему за туалетом.

- Готова ли докладная записка? Серьезно спросил его Кречетников, разумея о вчерашнем приказании своем.

- Готова, Ваше Превосходительство, смело отвечал Веницеев.

- Ну так читайте.

Повинуясь этим многочисленным трем словам, правитель Канцелярии преспокойно вынул из бокового кармана своего мундира несколько листов бумаги, развернул ее, начал читать...

- Прекрасно, прекрасно, говорил наместник, обращался к Веницееву, когда он кончил чтение.

Теперь стоит только подписать, прибавил начальник, протягивая руку к бумаге... Веницеев медлил обнаруживать истину.

- Подайте же, я подпишу, у меня пропасть дел, сказал Кречетников с некоторым движением.

- Виноват, Ваше Превосходительство, отвечал правитель канцелярии, подавая ем белые листы бумаги: я читал то, что еще не написано... виноват*!

- Как! Вы осмелились не исполнить моего приказания? Вскричал наместник, бросая на Веницеева гневные взгляды. Императрица будет в Тулу непременно к обеду, а я не могу приготовить этого дела к ее приезду. Вы, сударь...

* Следовательно, такой случай был не с одним Князем Безбородко. [Прим. ред. журнала «Москвитянин»]. Известный отечественный историк Е.В. Анисимов называет упомянутый Н.Ф. Андреевым случай самым знаменитым анекдотом о Безбородко. Обе ситуации совпадают даже в деталях: ночной кутеж, ледяной «душ» поутру, чтение с чистого листа, негодование начальства, триумф. Только для Безбородко «начальством» была сама Екатерина II (Анисимов, Е.В. Петербургские страсти, или канцлер Безбородко // Дело (еженедельник). №1. 2003). Невольно возникает подозрение, что Н.Ф. Андреев зафиксировал некий местный «извод» столичного (а возможно, и общероссийского) мифа. О Безбородко см. примечание 31.[В.К.].

И раздраженный начальник в пылу справедливого негодования хотел было назвать своего подчиненного как-то обидным именем, но смягчив жесткое выражение, прибавил:

- Не исполняете вашей прямой обязанности и очень невнимательны к моим приказаниям... вскричал наместник, ходив крупными шагами по комнате.

- Прошу одного снисхождения: позвольте мне выполнить вчерашнее приказание в присутствии Вашего Превосходительства...

- Поздно, сударь, поздно, вы все бражничаете...

- Осмеливаюсь уверить Ваше Превосходительство...

- Меня не в чем уверять, когда я знаю, что вы всю ночь не были дома, что вы находились в кругу ваших приятелей, весьма подозрительной нравственности...

Кречетников был деятельным, строгим наместником, но добрым и нередко снисходительным. Ошибки и недоразумения он легко извинял, но неисполнение личного его приказания влекло за собой опасные следствия на виновных. Находившись в неприятном расположении духа, он остановился и сказал:

- Что ж теперь нам делать, сударь?

- Еще успеем, отвечал Веницеев.

- Это не возможно! Говорил наместник, посмотрев на часы.

- Честию ручаюсь, что все будет готово, возразил правитель канцелярии.

- Хорошо, отвечал наместник, садитесь здесь и работайте.

Веницеев сел к письменному столу, положил возле себя известное дело, привезенное из канцелярии, и едва ли не в час написал то, что стоило бы другому больших трудов и немалого времени.

- В таком только случае я вас прощаю, сказал Кречетников, подписывая докладную записку.

«И это-то небольшое сочинение Веницеева, выкупившее его из беды неминуемой, удостоилось самого лестного внимания той, для которой оно было писано. Императрица, прочитав докладную записку, поданную ей Кречетниковым, пожелала знать ее сочинителя. Наместник назвал его по фамилии. Государыня приказала явиться ему во дворец. Можете представить себе восхищение Веницеева, когда он услыхал из уст повелительницы миллионов людей следующие слова:

- Доклад ваш я прочитала с особенным удовольствием. Охраняйте Михаила Никитича: он человек военный и легко может ошибаться в делах гражданских.

Сказав это, она сама изволила пожаловать Веницееву золотую табакерку, наполненную червонцами.

Так Великая умела награждать истинное дарование! Этот анекдот многим старожилам известен в Туле. Я уже помнится сказал вам, - продолжал старец, — что в наш город наехало и нашло множество гостей всех возрастов и всех сословий. Тульский гражданский губернатор Иван Андреевич Заборовский[11], заготовив до шести сот лошадей на каждой станции, ездил на границу вверенной ему губернии встречать Императрицу. С самой зари того незабвенного дня, в который ожидали Высочайшего прибытия, все уже поднялось на ноги, все, как говорится, разряженные в пух, спешили на Киевскую улицу[12], чтобы занять лучшее место. Рогатки, брошенные поперек переулков, прервали сообщение, канаты протягивались от крепости[13] до триумфальных ворот, сооруженных по этому случаю[14], и езда по ней совершенно прекратилась. Одни колонны граждан торопливо шли за город, другие в поле, но вся масса народа двигалась и стояла по Киевской улице; многие поместились на кровлях домов, у открытых окошек которых чинно и жеманно сидела тульская аристократия и дамы среднего состояния. И все говорили об одном предмете, и все одушевлялись одною мыслию, одним желанием: скорее увидеть Матушку-Царицу. Да, с позволения вашего, - сказал старец, возвысив свой голос и пронзив нас своими взорами, - понимаете ли вы это слово: «Матушка? - Не думаю! Надобно жить нашим умом, нашими чувствами и в наше время, чтобы вполне понять всю его силу и значение. Ведь это не выразят никакие сладкш слова, не объяснит никакой академический лексикон, это язык нашего народа, язык целой нации великой Империи, которой подсказало его сердце и звуки русского слова выразили: мать Отечества!... Посмотрели бы вы тогда на этот веселый народ, послушали бы вы его радостного говору! Не ищите народности в книгах, она живет в толпе простолюдинов. Трудно ее схватить: она почти неуловима.

«В восемь часов утра наместник наш Михаил Никитич Кречетников проехал верхом по Киевской улице за город, отдавая на пути приказания его окружающим. Как теперь помню, день был прекрасный. Уже солнце подходило к полдню, а Матушки все еще не было. Да скоро ли ты, наша родная, к нам пожалуешь, говорили многие, и все смотрели туда, отколь ждали ненаглядную... И вот в исходе первого часа гром артиллерии, беглый оружейный огонь, звон колоколов и отдаленное ура раздались и потрясли воздух. Сладостные, блаженные минуты! Вы памятны нам, старожилам. Наконец, как бы пришед в себя от упоительного самозабвения, сказали друг другу: «Матушка едет! Матушка едет! И парадная карета, вся в золоте, с короною на империале[15], с восьмью опущенными стеклами, в которой сидела Императрица, быстро въехала в город и помчалась вниз к крепости. Наместник и губернатор, оба верхами, скакали первый по левую, а второй по правую сторону кареты. Кроме военных генералов и штаб-офицеров, целый эскадрон драгунов с обнаженными палашами[16] конвоировали Великую. Вслед за ней тянулись вереницею придворные экипажи: мы потеряли им счет - так много было их в этом блестящем и великолепном поезде[17]. Августейшая путешественница с милостивыми взглядами, с очаровательной улыбкой изволила раскланиваться на обе стороны торжествующему народу, оглашавшему воздух радостными кликами[18]. Императрица остановилась во дворце, находившемся на оружейном заводе - там, где нынче воздвигнуто громадное здание, известное под именем паровой машины[19]. Волны народа хлынули на дворцовую площадь. Оба берега Упы и оба моста, перекинутые через эту реку, амбразуры их крепости, обращенной к заводу[20], - унизаны были любопытными.

«Между-тем как множество красивых лодок скользили по Упе, и все находилось в деятельном движении. Матушка-Царица благоволила подойти к открытому окну, и приветствовала народ поклоном. Народ, увидев Самодержавную, вместо ответа, грянул свое любимое: ура! Но стоявшие позади государыни граф Иван Григорьевич Чернышев[21] и обер-камергер Шувалов[22] дали знак рукою, и все замолкло. Великая вторично поклонилась и довольно громко сказала: - «Здравствуйте, дети!» Тогда восклицаниям не было конца, многие упали на колени, у каждого прошибла горячая слеза на глазах. О, если бы можно было ювелиру оправить в золото эту крупную, горячую слезу, как оправляют дорогие каменья, она была бы для нас драгоценнее бриллианта!... В вечеру того же дня государыня была в театре, находившемся на площади, где теперь построен экзерцир-гауз[23]. Общее желание публики требовало: «Титова милосердия»[24]. Но по Высочайшей воле отменили эту трагедию, а дали Хвастуна, сочиненного Княжниным[25]. Тогда Хвастун был в почете; редкие не знали из этой комедии хоть несколько стихов. Спектакль шел превосходно. Тосударыня изъявляла удовольствуй актерам* из которых двух тогда же приказано было отправить на казенный счет в Петербург. Наш Пономарев сделался известен впоследствии[26]. Когда Императрица поехала из театра, блистательная иллюминация уже освещала весь город[27]. Огромнаяпрозрачная картина с ее вензелевым именем и эмблематическими изображениями, во вкусе того времени, поставлена была напротив дворца, по ту сторону Упы. - К каждому боку этой великолепной картины примыкали два ряда высоких пирамид, обнизанных тысячами шкаликов[28]. Дворец, собор, оружейный завод и крепость казались облитыми ярким, ослепительным огнем. По реке плавала большая шлюпка, убранная разноцветными фонарями, в которой находились песенники. Два оркестра военной музыки, помещенные на платформах, попеременно играли лучшие пьесы знаменитых композиторов. Везде волновался народ веселый, радостный, счастливый, словом, каждый из нас забыл собственное горе и заботы, сопряженные с хлопотливостью, забыл и вражду, все, все забыл, кроме одной отрадной мысли, что мы завтра увидим нашу самодержавную, нашу добрую, приветливую государыню, нашу Матушку-Царицу. Умники говорят, что на земле нет блаженства - пустое! Будьте верными подданными, исполняйте совестливо и честно ваши обязанности, и вы согласитесь со мною, что и на земле можно еще получить радости небесные.

«Надобно вам сказать, - продолжал старец, сдвинув белые, густые брови свои и принимая важную физиономию, - что 1786 год был крайне неблагоприятен земледельцам. Высокие цены на хлеб просто угрожали голодом. Правда, народ не роптал, но уже терпел недостаток в этом необходимом продукте, составляющем единственную нашу торговлю. Чтобы не огорчить такою неутешительною вестию государыни, которая приняла бы ее неравнодушно, потому что она любила своих подданных с материнскою нежностию, Михаил Никитич Кречетников осмелился скрыть от нее неурожай в Тульской губернии, и донесть совершенно противное. Очевидно, что намерения его были довольно уважительны, даже похвальны, если возьмем в соображение те обстоятельства, что близкая жатва могла удовлетворить вполне наши ожидания, и тогда упадок цен на хлеб был бы не сомнителен. Но к сожалению, Михаил Никитич находился не совсем в приятельских отношениях с Львом Александровичем Нарышкиным, обер-шталмейстером государыни[29], вельможею тем более опасным, что он под видом шутки, всегда острой, и часто язвительной, умел легко и кстати высказывать самую горькую правду. Его эпиграмма кололась больнее иглы. По распоряжению Кречетникова со всего уезда собраны были целые стада скота и целые табуны лошадей, которые и паслись на сенокосных лугах, лежащих при дорогах. Поселянам Тульской губернии, живущим по большому тракту, приказано было, когда поедет государыня, встречать ее в праздничной одежде. Сказано - сделано. Императрица, повсюду видев многочисленные стада, окрашенные избы, чистоту, порядок и довольство поселян, встречающих ее Величество с хлебом-солью, с веселыми лицами, и с громкими восклицаниями, заметила о том гофмейстеру Безбородко[30], а принц де Линь[31] и Сегюр[32], находившиеся в ее свите, в звании министров иностранных дворов[33], заметили это самой императрице. Прибыв в Тулу, она изъявила свое удовольствие наместнику и гражданскому губернатору, сказав: «Спасибо вам, Михаил Никитич: я нашла в Тульской губернии то, что желала бы найти в других губерниях». Иван Александрович Заборовский получил не менее лестное благоволение Великой: Заборовского перевела в Кострому и сделала Костромским и Ярославским генерал-губернатором[34]. Кстати скажу вам, что Заборовский поднес Екатерине Великой - оду, сочиненную на ее прибытие г. Воскресенским, студентом Московского университета[35], уже служившим в Приказе общественного призрения36. Воскресенскому прислали приличный подарок, и сверх того ему приказано было сказать, что его стихотворение «очень хорошо». В таком-то положении находились дела, как одно обстоятельство едва было не навлекло большой ответственности на Кречетникова, а нас, дворян, лишило счастия, о котором узнаете после.

«На другой день рано утром государыня увидела из окошка своего уединенного кабинета Льва Александровича Нарышкина, который нес на плече ковригу[37] ржаного хлеба, воткнув в нее трость свою, а в руке двух крикавных уток[38], также купленных им на торгу[39]. Изумленная несколько этою странно- стию, Императрица приказала дежурному камер-юнкеру графу Головкину[40] попросить к себе Нарышкина. Лишь только он вошел в кабинет с обременительною своею ношею, государыня* больше удивленная, спросила его с обворожительною своею улыбкой:

- Что все это значит, Лев Александрович?

Нарышкин, преспокойно положив на стол свою покупку, отвечал:

- Я принес Вашему Величеству тульский ржаной хлеб, да двух уток, которых вы жалуете...

Подозревая в таком подарке какую-нибудь новую шутку своего обер-шталмейстера, государыня вторично спросила:

- А по какой цене за фунт купили вы этот хлеб?

Лев Александрович доложил государыне, что за каждый фунт печеного ржаного хлеба он заплатил четыре копейки. Императрица бросила проницательный взгляд на Нарышкина, взгляд, исполненный величия и недоверчивости, и возразила:

- Быть не может! Это цена неслыханная. Напротив, мне донесли, что в Туле такой хлеб не дороже одной копейки медью[41]...

- Нет, государыня, это неправда: вам донесли ложно. Я сам покупал на торгу хлеб и знаю ему цену, отвечал Нарышкин, низко кланяясь.

- Удивляюсь, продолжала Императрица, как же меня уверили, в здешней губернии был обильный урожай в прошлом году?

- Нынешняя жатва может будет удовлетворительна, Ваше Величество, а теперь пока голодно, - заметил Нарышкин, насмешливо улыбаясь.

Государыня вторично посмотрела на него пристально, протянула руку к столу, у которого сидела, взяла писанный листок бумаги, и молча подала своему обер-шталмейстеру. Взглянув на бумагу, Нарышкин говорил, не переменяя своего почтительного положения.

- Может это ошибка... Впрочем иногда рапорты бывают достовернее газет.

И он, сложив бумагу, заключавшую в себе вчерашний рапорт, поданный Кречетниковым, положил ее на письменный стол.

Ее Величество несколько помолчав и потом понизив голос, сказала:

- Михайло Никитич меня обманул.

Утреннее известие, сообщенное так оригинально обер-шталмейсте- ром, расстроило государыню. Она находилась под влиянием двух противоположных ощущений: справедливого негодования и сожаления о человеке, преданном ей душою, но который заслуживал строгого выговора; однако ж, когда Михайло Никитич приехал во дворец и представился императрице, она приняла его с тою же ласкою, которую прежде его удостоивала, только слегка заметила ему о чрезвычайных ценах на хлеб в Туле. Видев смущение и замешательство Кречетникова, Государыня сказала:

- Надобно поскорее помочь этому горю, что бы не случилось большой беды.

В одиннадцать часов того ж дня, о котором я разумею, императрица долго и внимательно осматривала оружейный завод, расспрашивала голову оружейников, Баташева о состоянии этих трудолюбивых и полезных граждан. В корпусе, где сверлят стволы, государыня сама изволила ударить молотком по раскаленному цилиндру. Этот ствол и этот молоток хранятся в арсенале, и любопытные смотрят на них с благоговением[42]. Тульский арсенал также обратил на себя внимание Ее Величества. Древнее оружие она рассматривала как знаток опытный, и некоторые из них приказала перевезти в Московскую оружейную палату[43]. Обозрев прозорливым взором все достойное замечания, государыня около двух часов прогуливалась по городу в открытом экипаже, и возвратилась во Дворец к обеденному столу, к которому приглашены были, кроме военных генералов квартировавших здесь кавалерийских полков, и наш наместник Кречетников, губернатор Заборовский и губернский предводитель генерал-поручик Давыдов[45].

«Недели за две до этого достопамятного события, еще не записанного в летописи Тулы, в зале Благородного собрания46 приготовлялся такой бал, каких мне, старику, мало случалось видеть. Начинаю с того, что вся широкая лестница, ярко освещенная кенкетами[47], устлана была тонким красным сукном и розовым бархатом, площадки которой украшали померанцевые[48], лимонные и апельсинные деревья. Огромные зеркала, отражая в себе предметы, расширяли это пространство. Вся зала убрана была фестонами из свежих цветов[49], по рисунку, сочиненному известным архитектором. Над мраморным бюстом Екатерины Второй, обставленным с двух сторон лаврами и штамбовыми розанами[50], возвышалась прозрачная картина с ее вензловым именем, белые градетуровые драпри[51] с широкою бахромою и кистями, перехваченные вызолоченными аграфами[52], украшали все окна, на которых стояло множество цветов в фарфоровых горшках, разливая благоухание Востока, а сотни восковых свеч в люстрах, обнизанных хрустальными подвесками в серебряных канделябрах, разливали тысячи призматических цветов. Превосходная музыка, разнообразная и богатая одежда дам и мужчин, щегольская ливрея официантов, все это вместе делало вид, или как нынче говорят, делало эффект очаровательный, чудесный.

«И мы с нетерпением ожидали прибытия августейшей[53] путешественницы, которая уже изъявила свое согласие на приглашение тульских дворян. В восемь часов вечера придворная карета скоро ехала по направлению к дому собрания. Кречетников и Заборовский поспешили сойти к подъезду, чтобы встретить государыню... Но вместо Матушки-Царицы из кареты вышла штате-дама графиня Скавронская[54], и уведомила наместника, что императрица, по случаю нездоровья, лишается удовольствия быть на бале и прислала ее благодарить от своего лица всех дворян тульской губернии. После мы узнали, что Матушка-Царица отвечала каммер-фрейлине Протасовой и фрейлине Графине Чернышовой[55], напоминавшим ей о бале: могу ли я принять в нем участие, говорила она, когда, может быть, многие здешние жители терпят недостаток в хлебе». Весть, привезенная графинею Скавронскою, разлила уныние по зале с быстротою молнии. Мы не смели роптать, не смели и сетовать, но признаться ли вам? Это нас глубоко опечалило... Безумные! Если бы каждый из нас мог знать то, что известно сделалось после, мы должны бы были все упасть на колени перед мраморным бюстом, благоговейно произнеся ее великое имя и безмолвно удалиться из залы[56]. Государыня поняла бы нас вполне, а потомство сказало бы об нас доброе слово... Но мы передались печали, тоске, скуке...

«На третий день все готово было к Высочайшему путешествию. Народ по прежнему собрался на дворцовую площадь, волною разлился по берегу Упы, по Московской улице, к другим триумфальным воротам[57], за город, в поле... Но это уже был не тот народ, который с таким патриотическим восторгом, с таким беззаботным самодовольствием разгуливал себе два дня и два вечера сряду. На лице каждого вы легко могли бы прочитать страдательные ощущения сердца, которые и без слов сказали бы вам: «Матушка едет от нас! Государыня, севши в дорожный экипаж, изволила сказать окружающему ее народу: «простите дети!» и карета поехала... Мы осиротели. Народ бросился за ней, но не многие могли напутствовать ее кликами: другое, более глубокое чувство, так сказать, обхватило его внутренности и разрывало дыхание, оно сделало немым!... «Простите дети я и теперь, кажется, слышу эти слова. Вот была бы самая красноречивая надпись над гробницею этой государыни. С грустным сердцем, с унылою душою возвратились мы домой, и каждый из нас думал: она увезла с собой все наши радости.

«Да!, - прибавил старец, тяжело вздохнув, Екатерина Вторая была для России другим Петром Первым».

1. Тула стала губернским городом в декабре 1777 года.

2. Северная Пальмира - иносказательное название Петербурга. Пальмира – богатейший город эпохи эллинизма. По библейскому преданию, был основан царем Соломоном. Пальмира находилась в оазисе в Сирийской пустыне (в 240 км от современного Дамаска). Многократно разрушалась. Ныне — в руинах, что не мешает ей оставаться шедевром позднеримской архитектуры.

3. Гоф-фурьер (hof (нем.) - дворец; fburrier (фр.) - от лат. Fodrum - корм) - чин, не считавшийся придворным (IX класс «Табели о рангах»), но близкий ко двору. На языке XIX, XX и XXI веков - квартирмейстер, снабженец и менеджер соответственно. Прогонные деньги, прогоны - «установленная плата при езде по почте» (Даль III, с.476).

4. Вероятно, имеется ввиду журнал путешествий Екатерины II, который вел кабинет-секретарь императрицы А.В. Храповицкий (1749-1801). Журнал А.В. Храповицкого публиковался в газете «Московские ведомости», затем вышел отдельным изданием (см.: Храповицкий, А.В. Журнал высочайшего путешествия ее величества государыни императрицы Екатерины II самодержицы Всероссийской, в полуденные страны России в 1787 году. М.: Университетская тип. Н.Новикова, 1787. 137 с.). Скепсис Н.Ф. Андреева в этом случае не оправдан, так как ведение подобных журналов, представлявших собой официальное описание поездок, - обычная практика и обязанность придворных, сложившаяся в процессе ведения камер- фурьерских журналов (сборников кратких записей, которые велись ежедневно при русском царском и императорском дворах с 1695 по 1818 г.).

5. Слово «инвалид» вплоть до середины XIX века было близко по значению в современному понятию «ветеран» (Лотман, Ю.М. Роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин». Комментарий. А., 1983. С. 195).

6. Екатерина II прибыла в Тулу 20 июня 1787 года.

7. Кречетников Михаил Никитич (1729-1793), генерал-аншеф (1790), в 1777-1791 гг. генерал-губернатор Тульской, Калужской и Рязанской губерний.

8. Веницеев Семен Никифорович (1748-1820), в 1785-1794 годах являлся командиром Тульского оружейного завода. За успешную деятельность в этом качестве был произведен в коллежские советники и награжден орденом Владимира I степени. Нас не должно смущать, что А.Т. Болотов называл его советником казенной палаты (Болотов III, с. 479): согласно указу 1782 г., завод отошел в ее ведение, руководить же им полагалось кому-то из ее советников. Таким образом, канцеляристом, пускай и главным, каковым он представлен в меморате, Веницеев, вероятно, не являлся. Казенная палата - сословный финансовый орган в губернии.

9. Второе значение слова «простор» в интересующий нас период - «досуг, свободное, праздное время» (Даль III, с. 514).

10. Ср. с характеристикой Веницеева, данной ему А.Т. Болотовым: «...сей человек, при всем своем великом разуме, был не из последних охотников до бражничания и беспутств всякого рода...» (Болотов III, с. 384. См. там же и иные свидетельства склонности Веницеева к излишествам (С. 482, 504)).

11. Заборовский Иван Андреевич (1735-1817), генерал-поручик, правитель Тульского наместничества. Различные источники не могут «столковаться» ни по поводу его аутентичного отчества (согласно одним, он - Петрович (Афремов, И.Ф. Собрание сочинений. Тула, 2008. С. 261; Тульский биографический словарь. Новые имена. Тула, 2003. С. 78), согласно другим - Александрович (Тульские губернаторы. Тула, 1997. С. 3), ни по поводу хронологического интервала его губернаторства (то ли 1782-1787 гг., то ли 1784- 1790). Трудно сказать, на каком поприще, административном или военном, Заборовский более преуспел. Воякой, судя по изобилию «увесистых» наград, он был отчаянным, что не помешало ему уже при Павле I стать сенатором.

12. Киевская улица в Туле на протяжении почти всего XVIII века называлась Крапивенской (реже — Белгородской или Мценской). В связи с повышением статуса Тулы (см. прим. 1), захолустная Крапивна в качестве ориентира стала «нерелевантной». Первое документальное (из известных нам) употребление подобной номинации относится к 1780 г. Ныне - проспект Ленина.

13. В официальной документации тульский кремль долгое время назывался каменным городом, в просторечии — крепостью. То же слово использует в своих записках и А.Т. Болотов. Термин «кремль» закрепился, вероятно, уже в течение XIX века.

14. «Самые триумфальные Киевские ворота удовлетворяют вкусу и с своею на обе стороны внутрь города простирающеюся колоннадою и площадью, обнесенною красивыми каменными домами...» (Левшин, с. 71). Будучи деревянными, заведомо были обречены. Во время путешествия императрицы триумфальные ворота возводились не только в губернских городах, но даже в деревнях (Уортман, Р.С. Сценарии власти: Мифы и церемонии русской монархии. В 2 т. Т. 1. От Петра Великого до смерти Николая I. - М., 2004. С. 193).

15. Империал - место на крышке дорожных карет и железноконных вагонов, для седоков либо клади (Даль И, с. 42).

16. Палаш - меч наших времен, в тяжелой коннице; прямая и широкая сабля, двулезая к концу (Даль III, с.11).

17. Достаточно сказать, что до Киева (т. е. еще зимним временем) путешественники ехали в 14 каретах, 124 санях и 40 запасных экипажах (Брикнер, А.Г. Путешествие Екатерины II в Крым // Исторический Вестник. 1885. Т. 21. С. 20).

18. Этикетные нормы того времени, кажется, исключали возможность «верифицировать», насколько милостивы были взгляды августейшей. Ср. описание того же эпизода у А.Т. Болотова: «...не успела оная [Ектерина II - В.К.] поравняться против нас, как все мы отдали ей глубочайший поклон. Но самое сие поклонение и лишило нас с толикою нетерпеливостью ожидаемого удовольствия ее увидеть...» (Болотов III, с. 412).

19. Временный деревянный дворец был построен специально для приезда императрицы. «Усердный Веницеев озаботился насадить тут из молодых дерев сад с бассейном и фонтаном чистой воды» (Афремов, И.Ф. Собрание сочинений. Тула, 2008. С. 208). Дорожных дворцов по пути следования императрицы для ее потенциальных ночлегов было нагорожено вдосталь. В 1775 году, во время предыдущего посещения Тулы, Екатерина II останавливалась в особняке Демидовых на Оружейной стороне. Однако воспользоваться прежним пристанищем в 1787 году было уже невозможно: демидовские апартаменты безнадежно пострадали от пожара 1779 г. Каменный корпус для паровой машины был построен в 1810-1811 годах по проекту архитектора Лера.

20. Посетивший Тулуза шесть лет до визита императрицы академик Василий Зуев «обнаружил» в городе те же два деревянных моста: «Красный ниже завода и кривой выше оного против самой середины каменной крепости» (Зуев, В.Ф. Путешественные записки В. Зуева от Санкт-Петербурга до Херсона в 1781-1782 гг. СПб., 1787. С. 59). Первый из них назывался также Никольским, второй - Архангельским. Остров, на котором находился оружейный завод, в конце XVIII века еще вполне воспршшш^ея, кгк токовой. Ъ «худосочном» канале, протекающем по территории современного ТОЗ, только с превеликим усердием можно признать аутентичное русло Упы.

21. Чернышев Иван Григорьевич (1726-1797), граф, Президент адмиралтейств-коллегии (с 1769 г.). Пользовался особым расположением Екатерины И. Генерал-фельдмаршал с 1796 г. (уже при Павле I).

22. Шувалов Иван Иванович (1727-1797), граф, обер-камергер (с 1778 г.).Фаворит императрицы Елизаветы Петровны. Обер-камергер — придворный чин II степени в «Табели о рангах», руководил рядом церемоний при дворе. В путешествии на юг Екатерину II сопровождал также Шувалов, Андрей Петрович (1744-1789), известный государственный деятель, обер-камергером, однако, не являвшийся.

23. Экзерцир-гауз (или «экзерциргаус»; от нем. Exerzierhaus) - «просторное здание, для обученья солдат; конный манеж» (Даль IV, с. 663). О заведении театра в Туле толком, кажется, ничего неизвестно, кроме того, что к нему были причастны и М.Н. Кречетников (желавший придать неказистому «городу оружейников» как можно больше блеску), и С.Н. Веницеев (ставший его первым куратором). Версии и свидетельства настолько противоречивы, что и сверять их желание пропадает. Ср.: «В Туле под театр был приспособлен убранный надлежащим образом пустой соляной амбар на Киевской улице, вид которого посетивший город в 1799 году писатель В. Измайлов причислил к лучшим. Внутри театр состоял из сцены, 20 больших скамей в зрительном зале и лож...» (Присенко, Г.П. Послесловие. Дворянин Тульской губернии Василий Алексеевич Левшин (1746-1826). Уникальность провинциального жизненного опыта и реализованных творческих возможностей // Левшин, с. 329). «Велел он [М.Н. Кречетников — В.К.] построить деревянный и довольно просторный театральный дом и постарался снабдить оной труппою актеров и нужным для сего гардеробом и убранством... здание, бывшее по ту сторону Упы, на горе, на площади, где потом находились казенные конюшни...» (Болотов. Т.З. С. 715-717). Вероятно, парадоксальное решение перенести административный центр города на самую его окраину и «притянуло» в данный локус столь статусное по тому времени заведение, как театр. Посадское население не поспевало за нововведениями и называло диковину то «упором», то «опором» (от официального названия «оперный дом») (Касаткин, В.А. Тульская топонимика XVII-XVIII вв. как источник по исторической топографии города // Позднесредневековый город II: Археология. История. Тула, 2009. С. 117).

24. «Титово милосердие» - трагедия Я.Б. Княжнина, написанная в 1785 году по заказу императрицы, стремившейся «приручить» своенравного драматурга, произведя его в придворные панегиристы. Произведение представляет собой вольный «ремейк» либретто гремевшего тогда по всей Европе итальянца П. Метастазио (интересно, что опера Глюка на это либретто звучала в день коронации императрицы Елизаветы Петровны). Вероятно, Екатерина II воспротивилась «Титу» из-за следующих строк: «...всегда я помню то, / Что все мое величие ничто, / Когда подвластные стонают. / Вы мрак моей рассейте слепоты; / Откройте мне народа тяготы, / Которы власть монархов обвиняют» (цит. по Асеев Б.Н. Русский драматический театр XVII-XVIII веков. М., 1958. С. 292). Екатерина, испытавшая шок от дороговизны хлеба на протяжении всего пути ее следования с юга до самой Тулы, едва ли не усмотрела в них скрытой инвективы. Княжнин Яков Борисович (1740-1791). русский драматург. В 1787 году его произведения были изданы на счет императрицы.

25. «Хвастун» (1786) - комедия того же Я.Б. Княжнина и также - «ремейк» (на этот раз комедии французского драматурга и богослова Д.-О. Брюэса «Человек влиятельный при дворе»). В произведении заметно влияние знаменитого «Недоросля» Фонвизина (что и неудивительно: Княжнин, скорее, специализировался на трагедиях). Интересно, что к этой дерзкой сатире на придворный фаворитизм державная зрительница отнеслась вполне снисходительно. Строки из «Хвастуна» использовал А.С. Пушкин в эпиграфе к первой главе своей повести «Капитанская дочка».

26. Пономарев Александр Ефимович (1765-1831) актерскую деятельность начинал в провинции в 80-е годы XVIII века, позже перебрался в Москву, с 1801 года - в Петербурге. Лучший исполнитель ролей слуг, мужиков и подъячих в русских комедиях и комических операх. Тем не менее, по рекомендации Екатерины II на столичную сцену были «делегированы» совсем другие персонажи: трагик Трофим Константинов и комик Василий Рыкалов. Возможно, Н.Ф. Андреева ввела в заблуждение близость амчлуа Пономарева и Рыкалова. Рыкалов Василий Федорович (1771-1813), выдающийся комик, заставлявший хохотать столичную публику с 1793 года, лучший на тогдашней русской сцене исполнитель ролей в пьесах Мольера. Некоторое сомнение вызывает только то, что ко времени визита венценосной покровительницы искусств в Тулу ему было всего 16 лет. Константинов (видимо, пользуясь авторитетом отставного придворного актера) в середине 90-х годов XVIII века руководил театром в Харькове.

27. А.Т. Болотов так описывает иллюминацию: «...в особливости же любовался я бесчисленным множеством плошек, которыми все стены Тульской старинной крепости и ее башеньки были иллюминированы. К последним, к приезду государыни, приделаны были сверху другие башеньки с шпицами, существующие и поныне [в 1810 г. - В.К.], и все они установлены были множеством плошек, и все они вместе с наставленными по всем зубцам ниже оных рядами проволоки с скипидаром, зажжены были в один миг и представляли преузорочное зрелище» (Болотов III, с. 414). Плошка - «черепяная [глиняная - В.К\ чашка с пупком на дне для вставки светильни, заливаемой салом» (Даль III, с. 130).

28. Шкалик - «стаканчик со светильнею, налитый салом, для праздничного освещения» (Даль ГУ, с. 637)

29. Нарышкин Лев Александрович (1733-1799). Несмотря на графское достоинство, функции его при дворе были, скорее, шутовскими. Эксцентричное поведение Нарышкина вызывало если не доверие, то, во всяком случае, расположение императрицы: ее окружение не умело развлечь ни себя, ни «матушку», на старости лет склонную всплакнуть. Обер- шталмейстер (от нем. Stallmeister - начальник конюшни), т. е. заведующий придворной конюшней и экипажами.

30. Безбородко Александр Андреевич (1747-1799). Русский государственный деятель, дипломат, светлейший князь, секретарь Екатерины II с 1783 года, канцлер (1797). По свидетельствам современников, обладал как феноменальными способностями, так и столь же безудержной склонностью к разврату и разгулу (чем, вероятно, и был обусловлен недолгий век его жизни).

31 Де Линь, Шарль Жозеф (1735—1814), принц, фельдмаршал, австрийский дипломат. В 80-х годах XVIII века активно «вращался» при дворе Екатерины II. «Цесарским» послом в России был, однако, не он, а граф И.Л. фон Кобенцль, также принимавший участие в путешествии и также посетивший Тулу.

32. Де Сегюр, Луи Филипп (1753-1832), граф, французский дипломат и литератор. Посол Франции при дворе Екатерины II (1785-1789). Автор «Записок о пребывании в России в царствование Екатерины II» (Россия XVIII в. глазами иностранцев». Л., 1989. Сс. 315-456), включающих, между прочим, и травелог путешествия русской императрицы в Полуденный край Российской империи.

33. Полномочный министр, самое высшее звание посла при чужом дворе (Даль И, с. 327). В известном описании путешествия Екатерины II А.Г. Брикнером министрами названы и английский посланник Фицгерберт, и французский — де Сегюр (Брикнер А.Г. Путешествие императрицы Екатерины II в Крым // Исторический Вестник, 1885. Т. 21). К примеру, русский посол в Неаполе П.М. Скавронский (см. прим. 41 и 55) называл себя «il ministro di Moscovia».

34. Отчество «Александрович» восторжествовало (см. прим. 11). И.А. Загоровский в 1790 году и впрямь стал костромским и, скорее, владимирским, чем ярославским генерал- губернатором (до 1798 года).

35. Воскресенский Г. Возможно, имеется в виду Иван Воскресенский, действительно учившийся в Московском университете и действительно упражнявшийся в стихосложении (Оды И.А. Заборовскому, писанные уже в костромской период карьеры последнего (Глаголева О.Е. Русская провинциальная старина. Очерки культуры и быта Тульской губернии XVIII - первой половины XIX вв. Тула, 1993. С. 170)).

36. Приказы общественного призрения были созданы для надзора за деятельностью народных школ, сиротских, смирительных и сумасшедших домов, госпиталей, больниц, богаделен и т. д. Учреждены в 1775 году в ходе проведения административной реформы Екатерины II. По тому времени они представляли собой безусловную инновацию, являясь первыми органами социальной защиты населения. Слово «призрение» - от глагола «призревать» («принять, приютить, пристроить, дать приют и пропитанье, взять под покров свой, и озаботиться нуждами ближнего») (Даль III, с. 414). В Туле Приказ общественного призрения был открыт в декабре 1777 года, в последний день торжеств, посвященных учреждению Тульского наместничества. Апофеозом празднества стал обед для кучки престарелых маргиналов и раздача оным по рублю (немалые по тому времени деньги) (Глаголева, О.Е. Русская провинциальная старина. Очерки культуры и быта Тульской губернии XVIII - первой половины XIX вв. Тула, 1993. С. 158).

37. Коврига - цельный хлеб, коровай, челпан // Ломоть во весь хлеб, или круглый (Даль II, с.128).

38. Слова «крикавные» в словаре В.И. Даля не отыскалось, хотя с данной разновидностью уток знаменитый лексикограф был знаком не понаслышке (Даль II, с. 195). Подробнее (и понятнее) их «нравы» описал, однако, дотошный В.А. Левшин: «Сии составляют особливою породу, от диких кряковых произведенною, которую охотники рачительно сохраняют и ведут. Утки сии привычны кричать непрестанно и приманивать пролетающих диких уток. Хорошая криковая утка между охотниками продается рублей по 10 и свыше. Таковых криковых уток числом от шести до десяти и пятнадцати, в том числе и селезней, кои также кричат и приманивают, сажают на воде, привязанных на ногавку коженою на ноге шнурком к кружку, насаженному на коле к воткнутому в воде, чтоб не могли уплыть из назначенного места, по обе стороны от шалаша полукругом, средину же оставляют свободну. В сию пустоту дожидают дичь и оную стреляют» (Левшин. С. 294). См. у негоже о феномене тульской орнитофилии (Там же. С. 295-301).

39. Тульский торг функционировал только по понедельникам и четвергам (Левшин. С. 86). 21 июня 1787 года и впрямь был понедельник. Следовательно, ушлый обер-шталмейстер вполне мог запастись на местном торге «компроматом» на ненавистного Кречетникова.

40. Головкин Федор Гаврилович (1766-1823), граф, камер-юнкер, позже - генерал-адъютант (1788), посланник в Неаполе (1794-1795) (интересно, что он сменил на этом посту умершего супруга статс-дамы Е.В. Скавронской), церемониймейстер (при Павле I). Славился злым языком, который и не позволил ему совершить блестящей карьеры (о чем сам Головкин, кажется, ни капельки не сожалел). Мемуарист, литератор. Камер-юнкер (от нем. Kammerjunker — комната + дворянин) - придворный чин IX класса в «Табели о рангах»).

41. Нормальная цена фунта черного хлеба (1775-1782 гг.) составляла меньше копейки серебром (0, 925) (Струмилин, С.Г. Очерки экономической истории России. М., I960. С. 99) Медные деньги ценились в народе ниже их номинальной стоимости (Юхт, А.И. Русские деньги от Петра Великого до Александра I. М., 1994. С. 185).

42. В действительности Екатерина II «державною рукою удостоила три раза ударить молотком» по завариваемому стволу во время своего первого визита в Тулу, в декабре 1775 года. Легендарный молоток, блюдо, на котором он был поднесен императрице и, наконец, сам «осчастливленный» ею ствол долгое время экспонировались в Арсенале (по свидетельствам В.А. Левшина (Левшин. С.74) и И.Ф. Афремова (Афремов, И.Ф. Собрание сочинений. Тула, 2008. С. 205-206), по другой версии - в первом музее Тульского оружейного завода (инициатором создания которого в 1786 году, кстати, явился все тот же вездесущий С.Н. Веницеев (Там же. С. 238). По другим данным, Палата образцового и редкостного оружия была открыта в заводском арсенале еще в 1775 году (Присенко, Г.П. Проникновение в былое. Тула, 1984. С. 89).

43. Императрица и впрямь посетила Арсенал, незадолго до описываемых событий возведенный на фундаменте каменного Оружейного двора под руководством все того же С.Н. Веницеева. И.Ф. Афремов подтверждает и факт «конфискации» части древних орудий в Оружейную палату Московского кремля (Афремов, И.Ф. Собрание сочинений. Тула, 2008. С. 208).

44. Едва ли при такой эскалации восторга местного населения Екатерина решилась бы на легкую ознакомительную прогулку. Скорее всего, она всего лишь возвращалась во дворец из Арсенала, расположенного на Оружейной стороне, на противоположном берегу Упы.

45. Давыдов Иван Иванович, генерал-поручик. Первый тульский предводитель дворянства (1778-1780). Вторично был избран на эту должность в том же 1787 году и исправлял ее до 1790.

46. Зал Благородного собрания, «...приступил он [М.Н. Кречетников - В.К.] тотчас к назначению мест, где быть общему всего дворянства собранию и всем палатам и всем другим присутственным местам. Подо все сии, на первой случай и до построения нарочных к тому зданий, отведены и назначены были наилучшие купеческие домы. Что ж касается до первого, то как во всей Туле не отыскалось ни одного такого дома, в котором бы находился зал, могущий поместить в себя все многочисленное сборище дворян, то другого не оставалось, как отыскать один, средственной величины каменной купеческой дом, велеть выломать из него все внутренние стены и весь его превратить в один просторный зал, в котором бы могло все дворянство уместиться...» (Болотов. С. 715-717).

47. Кенкет - комнатная лампа, в которой горелка устроена ниже масляного запаса (Даль II, с. 105).

48. Померанец - дерево и плод горький-апельсин, Citrus vulg. (Даль III, с. 271).

49. Фестоны - округлые городки, зубцы; вырезка, вышивка, накладка городками (Даль IV, с. 583). [Вы поняли, о чем он? Я - нет. - В.К.].

50. Штамб (от нем. Stamm - ствол) - ствол дерева от корня до кроны. В.И. Даль считал данное слово «без малейшей нужды принятым» (Даль IV, с. 645). Закономерно то, что оно не укоренилось в языке.

51. Гродетур (фр. gros de Tours - «лучшая из Тура») - разновидность плотной шелковой ткани с утковой нитью в толще основы, что придает рельефность вышитому узору. Названием своим обязана французскому городу Тур, куда в XV веке была переведена часть знаменитых лионских ткачей. В XIX веке гродетур (под искаженным названием «гарнитур») стал невероятно популярен и в иных социальных стратах: для российского духовенства и купечества он стал настоящим символом солидности, стабильности и здорового консерватизма. Драпри (от фр. слова Draperie (занавеси со складками из плотной ткани), в свою очередь, образованного от слова Drap (сукно)). Выражение «градетуровые драпри» выглядит несколько абсурдно (плотные суконные шторы из плотного шелка).

52. Аграфа - «брошка, насадка, запонка..., род украшенной каменьями или отделкою пряжки, крючка» (Даль I, с. 5).

53. Августейший - величанье, титло Государя и Его семейства, с лат. Augustus, славный, прославленный. Самое название месяца дано было в честь римского имп. Августа (Даль I, с. 3).

54. Скавронская (урожд. Энгельгардт) Екатерина Васильевна (1761-1829). Племянница (и, вероятно, любовница) Г.А. Потемкина. Статс-дама (с 1786). Штатс-дама (статс-дама, от нидерл. Staatsdame — государственная дама). Высшее женское придворное звание. Судя по отзывам современников, Екатерина Васильевна была глуповата, но обворожительна.

55. Протасова Анна Степановна (1745-1826), графиня, любимая камер-фрейлина Екатерины II, конфидентка императрицы. Чернышева. Екатерина Ивановна (1766-после 1826), графиня, фрейлина. С 1789 года в браке за генерал-аншефом Ф.И. Вадковским. Камер- фрейлина (от нем. Kammerfraulein (комната + девица) - женское придворное звание, иерархически близкое к рангу статс-дамы.

56. А.Т. Болотов, подавленный случившимся, пытался успокоить себя более внушительными, геополитическими резонами: «А как вскоре потом услышали, что государыню не усталость и не недомогание от езды к нам удержало, а прискакавший за час перед тем из армии от князя Потемкина курьер, привезший какие-то очень важные известия, и что государыня очень ими смутилась» (Болотов III, сс. 422-423). Статс-секретарь Екатерины А.В. Храповицкий не подтверждает в своем дневнике ни версии с приступом сострадания к своему оголодавшему народу, ни внезапно свалившегося дела государственной важности: «Июня 21. Ходили по заводу; очень устали и не были на бале, даванном от дворянства» (Храповицкий, А.В. Дневник А.В. Храповицкого. 1782-1793. - СПб., 1874. С. 40). Заметим, что о посещении Арсенала статс-секретарь не обмолвился ни словом (не говоря уж о прогулке в открытом экипаже).

57. Московская улица. В ходе реализации регулярного плана (1779 г.) изменила свою трассировку: вплоть до последней четверти XVIII века ее траектория почти совпадала с нынешней улицей Демидовской (т. е. на нее выходил уже неоднократно упоминавшийся Арсенал). Уже к концу того же столетия чаще называлась Миллионной. На ней находились вторые триумфальные ворота (Касаткин, В.А. Тульская топонимика XVII-XVIII вв. как источник по исторической топографии города // Позднесредневековый город III: археология и история. Тула, 2011. С. 364).

Библиографическая ссылка:

Касаткин В. Визит Екатерины Великой в Тулу. Версия Н.Ф. Андреева  / В. Касаткин // Тульский краеведческий альманах. - 2013. - Вып. 10. - С.114-128.