ЗАГАДКИ СЦС (О декоре и декораторах тульского оружия середины XVIII века в неизданной переписке Н.А. Демидова и А.Х. Постухова)

Игорь ЮРКИН

В коллекции русского оружия Государственного Эрмитажа немало богато украшенных тульских ружей. На некоторых из них, относящихся к 40-60-м гг. XVIII в., в окружении орнаментального барочного декора повторяющийся рисунок: заключенная в круг сцена с участием пяти персонажей. Фигуры между собой взаимодействуют - это не портретная галерея, составленная художником, а рассказанный изобразительными средствами сюжет. Бросается в глаза совпадение деталей на разных изделиях - перед нами или работа одного мастера, или свидетельство цельной, не распавшейся на вариации локальной традиции.

Справа изображен стул, может быть, трон, с высокой изогнутой спинкой. На нем лицом к центру, боком к зрителю расположился человек (фигура 1) - он сидит, или, не исключено, несколько привстал. Черты лица не читаются. В левой руке конец длинного прямого предмета (шеста? жезла? меча?), средней своей частью лежащего на левом плече. Правая рука приподнята, возможно, на что-то указывает. Голова изображена в профиль, на ней плоский головной убор, похожий на тюрбан. Ниже выступающая часть прически (подобие короткой косицы) или концы ткани, свисающей с «тюрбана».

     В левой части сцены помещена симметричная фигура (2), судя по меньшему росту и конической короткой (до колен) юбке - женская. Головной убор полусферической формы. Одна рука опущена, другая, согнутая в локте, направлена к той же точке, к которой тянется правая рука мужчины. Рядом с ней, ближе к центру, еще один персонаж (фигура 3) в такой же юбке (но с поясом) и с таким же головным убором. Корпус развернут к зрителю (о первой женской фигуре определенно сказать этого нельзя), руки воздеты кверху. Строго вдоль вертикальной оси композиции изображено тело, перевернутое вниз головой (фигура 4). Оно короче, чем у женщин - по-видимому, изображен ребенок. Его голова точно в центре круга, в который вписана сцена. Полусогнутая правал рука лежит на поясе, одежда не читается. Каким образом держится это тело в физическом пространстве (его держат? оно подвешено?) - не показано. Стопы развернуты в линию и обращены в противоположные стороны - они словно раздавлены. (Если фланкирующие персонажи на что-то указывают - то именно на них.) Голова перевернутого касается головы другой фигуры (5), изображенной лежащей перед троном правым боком к зрителю. Она обнажена. Голова повернута в профиль, лицо обращено вниз.

Две горизонтальные хорды отсекают от окружности, в которую вписана композиция, два сегмента приблизительно одинаковой величины. Верхний напоминает сень шатра, занавеси которой, спускаются в пространство, где происходят события. Сень, «накрывая» сцену сверху, соединяется с обрамлением, напоминающим геральдическую мантию. По бокам от нее два крылатых существа, поддерживающие корону. Нижний сегмент круга отрезан линией, с которой словно с помоста перед троном, свешивается ступня лежащей фигуры. Гладкая плоскость нижнего сегмента служит фоном для трех букв: СЦС.

Эта статья посвящена разгадке тайн этих букв.

Собственно говоря, расшифровка самих букв трудностей не вызывает. Буквы - сокращение, и оно давно расшифровано. В оружиеведческой литературе определен и сюжет, который эти буквы подписывают: Суд Царя Соломона. Рассказанная в библейской 3 книге Царств, в конспективном изложении история этого суда такова.

К царю Израиля Соломону явились две жившие вместе женщины. Одна рассказала, что недавно родила, а тремя днями позже разрешилась от бремени и другая. Со вторым младенцем случилось несчастье: мать его «заспала». Ночью, взяв у соседки живого сына, она подложила ей мертвого. Первая, увидев, что мертвый ребенок - не ее сын, обратилась к суду царя. Соломон потребовал принести меч, после чего приказал разрубить обоих - и мертвого, и живого, и отдать каждой из женщин по половине. Одна сказала: пусть будет ни мне, ни тебе, рубите. Другая ради сохранения жизни согласилась уступить. Именно ей и приказал Соломон отдать дитя, заключив, что «она - его мать»

Этот ветхозаветный сюжет, усвоенный христианской культурной традицией, имеет множество отражений в изобразительном искусстве. Среди мастеров, которые к нему обращались, имена Рафаэля и Пуссена. Композиция на тульских ружьях - еще одна его разработка. Перед нами все персонажи библейского рассказа: справа царь Соломон, слева фальшивая и истинная матери, в центре живой и мертвый младенцы. Говорящие позы и жесты легко интерпретируются через реалии рассказанного в Писании текста[2].

Но почему суд Соломона изображен на ружьях? Какой объясняющий этот факт смысл вкладывали в него декораторы тульского оружия, какой вычитывали покупатели их изделий?

Возможный вариант ответа на эти вопросы пришел в голову автора после знакомства с современным ружьям письмом, хранящимся в Российском государственном архиве древних актов. Поскольку оно, насколько нам известно, ранее не публиковалось, ниже приведем полный его текст. Но предварительно скажем несколько слов о его авторе и адресате.

Письмо принадлежит к переписке двух деятелей, тесно связанных с Тулой середины XVIII века - Н.А. Демидова и А.Х Постухова. Выявленные нами обращенные друг к другу их письма охватывают значительный, почти в 20 лет, промежуток - с 1756 по 1774 год. Нами учтено 15 принадлежащих к этому комплексу писем, но не исключено, что в дальнейшем обнаружатся и другие.

Никита Акинфиевич Демидов (1724-1787) младший сын Акинфия Демидова, внук основателя династии Никиты Демидова (Антюфеева). Именно ему намеревался отставить свои заводы Акинфий Никитич, но его завещание выполнено не было. «Империю» Акинфия готовили к разделу между сыновьями 12 лет. В период, когда было написано публикуемое письмо, работа завершалась. Тульский завод отошел к другому сыну Акинфия, но Никита в конечном счете получил один из тульских домов. В Туле он бывал еще в детские годы, очень вероятно и то, что позже навещал жившую здесь вдовую мать. Его переписка с тульскими корреспондентами демонстрирует хорошее знание им тульских реалий и тесную связь с некоторыми из жителей Тулы.

Одним из его корреспондентов был Антон Харламович Постухов, представитель оружейной линии этой довольно разветвленной тульской фамилии. (Другая линия, с которой Демидовы были связаны браками, принадлежала к купечеству.) Его отец Харлампий (Харлам, Харлан) Акимович был ствольным заварщиком, упоминания о нем относятся к 1723-1759 годам[3]. Во второй половине 1720-х гг. пытался стать железного дела промышленником - пустил в слободе «ручной» железный завод, но дело на нем как-то у него не заладилось[4]. Его сын Антон Харламович родился около 1719 г. Он тоже имел «фабрику», но металлообрабатывающего профиля. Среди изделий, которые Антон и работники изготавливали - шпингалеты, весы, валы, каретные пружины (рессоры?), металлическая мебель, некая «палерная» (вероятно, полировальная) машина. К концу жизни (последнее известное нам упоминание о нем относится к 1774 г.) и здоровье, и финансовые дела его пришли в расстройство[5].

В публикуемом письме (также и во многих других) Демидов обращается к Постухову необычно - Зудила Харламович[6]. Возможно, это прозвище отражало присущую адресату черту характера. По словарю Даля, «Зуда... Непоседа, егоза, елоза; привязчивый, докучливый человек; подлипала || Тмб. охотник поджигать, подтрунивать... Зудила об. кто зудит, дразнит, поджигает; докучливый надоедала...»[7]. Отчетливо проступающие в письмах такие черты Постухова, как насмешливость, смешанная с балагурством, досужий интерес к чужим делам, готовность поделиться сплетней, - вполне подходят под эти словарные толкования. Впрочем, прозвище могло породить и воспоминание об отдельном случае, известном современникам, но за полтора прошедших столетия забытом.

Итак, читаем:

Письмо Н.А. Демидова А.Х. Постухову от 9 (не позднее) декабря 1756 г.[8]

Зудила Харламович.

Буде не имеется у тебя деланых односпаленных кроватей, то пожалуй, прикажи зделатъ работою почище бес полировки одну с павилъионом, что наверху бывает круг, и обыкновенных. Повыше оной павилион находился б. Да две децких, бес полировки ж, стакимижкрушками, длиною оные кроватки по 1 аршину 3/4, шириною по 14 вершков. И по отделании оных постаратца сыскать оказию, чтоб поскорее пере- сланы были ко мне в П[етер]б[ург]. И пр[и оных][9] пошарь приискать два ружьеца в ореховых ложах, а з замками и цволами подобно хоть набитному и черною воронью наведеные манером француским с лилейными клеимами близ казенного щурупо. Токмо б в приборе никаких тулских дурачеств и глупых рожиц, кроме пристойных травок, не было, а особливо не находилось бы суд царя Соломона (как без его тульские многие мастера и жить не могут), а чтоб оное было просто и у кузн... цвола чисто, в замке исправно, и ложа глупым прибором не была б испорчена. Ценою по примеру вышепи- санные ружья одно от двенатцети, другое до дватцети рублев, средней величины или мерою. И о выборе оных остаюсь, как вы мой вкус знаете, благонадежен[10].

Это короткое письмо содержит интересные детали, на некоторых из которых остановимся.

Демидов перечисляет изобразительные мотивы, использовавшиеся тульскими мастерами-оружейниками для декорирования «прибора» - совокупности металлических деталей, служивших для упрочнения ложи и скрепления частей ружья. Помимо «дурачеств» (так он обобщенно именует разного рода изображения, казавшиеся ему, вероятно, неуместно легкомысленными) это: а) некие «глупые рожицы», б) «травки», в) композиция «Суд царя Соломона». Включал ли он в число «дурачеств» «Суд», относя его к дурачеству высшей пробы, или тот раздражал его, так сказать, в индивидуальном порядке - неясно. Останавливает внимание утверждение, что без «Суда» «тульские многие мастера и жить не могут». К сюжету обращались, как видим, многие декораторы оружия - можно считать, он был одним из признаков тульской оформительской «манеры» в целом.

Три конкретных оформительских мотива, о которых упоминает Демидов - рожицы, травки, суд, - действительно, типичны для тульских ружей этого времени. Так, в каталоге выставки тульского оружия из собрания Государственного Эрмитажа упомянуто семь предметов середины - второй половины XVIII в., на которых изображен суд царя Соломона[11], и столько же - с изображением на них масок[12]. «Травки» в большем или меньшем изобилии присутствуют едва ли не на всех ружьях этого времени из данной коллекции.

Но если «рожицы» и «травки» как оформительский мотив универсальны и их присутствие в архитектуре, мебели, произведениях декоративноприкладного искусства, соответственно и на ружьях, удивления не вызывает, то изображение суда царя Соломона - не столь общеупотребительный мотив.

Кажется, трудно подобрать длл изображения ка ружье менее подходящую фигуру, чем Соломон. Лишь в арабской традиции его отражение Сулейман - любитель военных походов и великий воитель, но ее влияние на тульских оружейников сомнительно. Библейский Соломон - миротворец. (Кстати, именно так можно перевести его еврейское имя Шломо.) За все время пребывания Соломона на престоле не было ни одной большой войны. «Ибо он владычествовал над всею земле по эту сторону реки, от Типсаха до Газы, над всеми царями по эту сторону реки, и был у него мир со всеми окрестными странами»[13]. Эпоха Соломона - время высшего расцвета объединенного Израильского царства, причем не за счет военной экспансии, а благодаря мудрости, проявленной властителем в управлении государством. «И дал Бог Соломону мудрость, и весьма великий разум, и обширный ум, как песок на берегу моря. И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян. Он был мудрее всех людей... И приходили от всех народов послушать мудрости Соломона, от всех царей земных, которые слышали о мудрости его»[14].

Как же демонстрирует это выдающееся качество царь Соломон и какие орудия для его демонстрации использует? В предании, рассказывающем о суде по поводу младенца, он прибегает к провокации, инструментом которой выступает меч[15]. Благодаря хитроумию выявлена истина, вынесено справедливое решение и, что особенно важно, оно в должной мере оценено народом. Меч оказывается орудием обнаружения правды и утверждения справедливости. Не в этом ли увидел связь между мечом и ружьем первый, как говорили в то время, «инвентор» (изобретатель), нанесший на ружейный ствол своего творения аббревиатуру «СЦС»? Понятый в таком смысле меч - оружие не столько карающее, сколько грозящее, оружие, раскрывающее обман и предотвращающее преступление. Оружие сдерживания Зла.

Укажем на две иконографические детали, устойчиво повторяющиеся на изображениях суда Соломона на тульских ружьях, которые, на наш взгляд, могут быть истолкованы как подтверждающие допустимость такой трактовки.

Первая - об общественном значении устроенного Соломоном суда. Царю, может быть, и не нужно было выяснять, которая из женщин говорила правду, а которая лгала. (Заметим, что, согласно Агаде, на судах Соломон читал мысли тяжущихся и не нуждался в свидетелях. Прямо в Библии об этом не сказано, но такое утверждение выглядит как развитие неоднократно подчеркнутого в ней многомудрия Соломона.) Рассмотренная под таким углом сцена суда приобретает смысл не расследования (проницательному Соломону оно не требуется), но публичной акции с целью демонстрации народу мудрости властителя. И именно так ее и воспринял народ: «И услышал весь Израиль о суде, как рассудил царь, и стали бояться царя; ибо увидели, что мудрость Божия в нем, чтобы производить суд»[16]. (Напомним здесь, что при первом явлении Бога Соломону царь земной просил у Царя Небесного даровать ему «сердце разумное, чтобы судить народ Твой и различать, что добро и что зло»[17]. Как видим, мудрость испрашивалась Соломоном прежде всего ради практического ее применения - для целей управления, частью которого является справедливый суд.) Меч и его символический заменитель ружье - из тех орудий, с помощью которых утверждает себя мудрая власть, утверждает себя справедливость.

Вторая деталь касается непосредственно меча. В древнерусском переложении этой истории меч вообще не упомянут. Рассказчик сразу переходит к сути: «И рече царь слугам: "Присечете отрочя се сущее живое на полы..."»[18]. В библейском тексте меч присутствует: «И сказал царь: подайте мне меч. И принесли меч к царю. И сказал царь: рассеките живое дитя надвое и отдайте половину одной, и половину другой»[19]. Заметим: меч и царь пространственно разделены: принести меч и воспользоваться им приказано прислужникам. В изображении на ружьях образ логически усилен и символически заострен: меч передан восседающему на троне Соломону. Этим подчеркнуто, что именно он - источник власти и мудрой силы. Этот смысл может быть перенесен и на ружье - как мы уже сказали, символический заменитель меча.

Кто первым изобразил на ружье историю СЦС, пока остается только гадать. Несомненно, желательно проследить традицию бытования этого сюжета в древнерусском и современном ему западноевропейском искусстве, особенно, декоративно-прикладном. Решить ее в статье, написанной для этого сборника, невозможно да, наверно, и ненужно. Укажем лишь, что пришедший из Библии Соломон был органично усвоен древнерусской культурой. Он был знаком фольклорной традиции, а в древнерусской литературе постепенно сформировался целый цикл посвященных ему повествовательных сочинений. Он волновал читателя даже во второй половине XVII в. - именно тогда возникла очередная оригинальная русская повесть этого цикла[20]. Проник Соломон и в живопись Древней Руси: известны иконы с изображением праотца Соломона, известно и о бытовании сюжета о его суде в стенописи. Образ Соломона находим в росписях помещений представительского назначения, таких например, как Грановитая палата в Московском Кремле. Сюжеты, связанные с Соломоном, присутствовали в Престольной палате царского дворца в селе Коломенском: здесь были изображены и Песнь Песней, и царица Савская, приносящая дары. Был здесь и знаменитый суд.

Отразился сюжет и в сфрагистике. Его иконография на печати стольника и воеводы Дмитрия Ивановича Лихарева (16% г.) в целом близка воспроизведенной на стволах тульских ружей, делавшихся полвека спустя[21]. Некоторые детали, однако, отличаются: у персонажей другое положение рук, у Соломона отсутствует меч, перевернутый младенец спеленут, его держит одна из женщин.

Оставив работу по выявлению и описанию иконографических параллелей для другой публикации, перейдем к упоминаемым в переписке Демидова и Постухова именам тульских мастеров, многие из которых, несомненно, были близко знакомы с обсуждаемым сюжетом.

Первая фамилия - Салищев. В известной нам переписке она упоминается дважды. В письме от 6 января 1757 г. Демидов, заказав изготовить 30 кирас, замечает: «Токмо пряшки и на ремнях бляшки зделать работою почище и воронить не ...тью, а тем образом, как у Салищева напускаетца на цволы с рогом и маслом черная воронь». Ту же «черную воронь»[22] и Салищева, с именем которого она в его сознании связана, Демидов вспоминает два года спустя, описывая детскую кровать, которую хотел бы получить из Тулы. Прежняя, полученная им отсюда, была полированной. В новой он просит обработать поверхность другим способом: «А сие зделай с черною воронью по манере Салищеву, бес палировки» (письмо от 17 декабря 1759 г.)[23].

В переписке 1759 г. технология Салищева упоминается еще дважды, хотя имя при этом не называется. Постухов в письме от 23 сентября: « Пру- жины сево дни песку[24] зделал и калить с рогом в сале с маслом зачели и пробовали. Калитца очень хорошо»[25]. Демидов в письме от 19 октября требует «...такую ж черную воронь положить, как ты прежде прислал одну в Петербург с кроватью...»[26]. Из этих упоминаний заключаем, что технологические приемы Салищева Постухов освоил успешно.

Специалистам в области истории русского художественного оружия хорошо известно имя тульского мастера середины XVIII в. Ильи Салищева. Одно из изделий, принадлежащих эрмитажной коллекции, - кремневое ружье - им подписано: «Чудо мученика Георгия, како змея победи двуспасе. Гридоровал мастер Илья Салищев Тула 1746»[27]. Кроме него, к произведениям Салищева и мастеров его круга составитель каталога выставки этой коллекции Ю.А. Миллер отнес еще 9 предметов[28]. Не Салищев ли первым изобразил на ружье сцену суда Соломона и буквы СЦС? Если так, то именно от него пошла традиция украшать им тульские ружья. Приведенные цитаты из писем Демидова и Постухова свидетельствуют, что технологическим приемам Салищева подражали. Вполне вероятно, что у него заимствовали также и изобразительные мотивы.

Второй упомянутый мастер - Архип Леонтьев.

О нем и его занятиях сообщает Постухов в письме от 11 февраля 1759 г.: «Архипу Леонтьеву по писму вашему за новоманерную фузею я 40 рублей отдал». Несколько ниже: «А у Вархипа новоманерное ружье делаетца, только скоро-та ему поворотитца-та неможно зделать... Воля твоя - как же быть? - государевой ти работы много...». Еще дальше, там, где автор сообщает слободские сплетни: «А что помочников ти болши, то хужея - ани толко Архипа разбога- тили»[29] (фраза не вполне понятная, но интригующая). Наконец, в постуховском письме от 23 февраля 1759 г.: «А у Вархипа чрез 5 дней две фузеи выдут и до вас перешлю»[30].

Не факт, что все эти цитаты относятся к одному Архипу - не уверены, в частности, что изготовитель фузей и тот Архип, которого «разбогатили», одно лицо. Однако большинство упоминаний непротиворечиво объединяются, рождая образ умелого ружейного мастера, готового делать фузеи разных конструкций, но разрывающегося между казенной работой и частными заказами.

В эрмитажной коллекции имеется кремневое охотничье ружье 1760- 1770-х гг. с выгравированной на нижней грани замочной доски надписью «А. Leontieff»[31]. Публикатор приписывает его мастеру Алексею Леонтьеву. Не оспаривая этого, тем не менее: а) обратим внимание, что в подписи указано не имя, а только инициал, и б) как следует из переписки Демидова и Постухова, существовал другой тульский мастер Леонтьев, делавший ружья в эти же годы - по имени Архип.

Никита Акинфиевич Демидов второй половины 1750 - первой 1760-х гг. постоянно и помногу заказывает в Туле изделия ее мастеров. (Чего стоят одни только упоминания о металлической мебели, присутствующие не только в опубликованном письме, но и в других.) Тем интереснее проскальзывающие в его письмах свидетельства недовольства их традиционным дизайном. В приведенном выше письме этот столичный житель предлагает изготовителю ориентироваться на «манер французский с лилейными клеимами», отличительными чертами которого является большая простота, в частности, отсутствие фигур и «рожиц». Цветочный орнамент - «пристойные травки» - вот то единственное, с чем готов смириться Демидов. По сохранившимся образцам знаем, что скоро фигур на тульских ружьях действительно станет меньше, что на некоторых изделиях их не будет вообще - останутся только «травки», орнаментальные и гербовые композиции, воинские атрибуты. Отнюдь не утверждаем, что именно Демидов ввел эту новую моду. Но полагаем, что его голос, а в некоторых случаях и образцы, которые он посылал, тоже влияли на тульских мастеров-декораторов, определяя эволюцию их художественной манеры.

1. 3 Цар 3,16-28.

2. Единственное, что нас при этом смущает - слишком большой рост лежащей фигуры. Если это не младенец и не одна из женщин (а те по юбкам определяются в стоящих фигурах), то кто? Условный персонаж, припавший к подножию трона и просящий... - о чем просящий?

3. ГАТО. Ф. 187. On. 1. Д. 13; РГАДА. Ф. 1267. On. 1. Д. 44. А. 3 об.

4. Там же. Ф. 271. On. 1. Д. 1071. Л. 633-633 об.

5. Подробнее Юркин, И.Н. Демидовы в Туле: Из истории становления и развития промышленной династии. М.; Тула, 1998. С. 178-183.

6. Тому, что Зудила и Антон Харламовичи - одно лицо, имеется целый ряд надежных подтверждений.

7. Даль, В.И. Толковый словарь живого великорусского языка. Т. 1: А-3. М., 1989. С. 696..

8. Датировано по помете о посылке в указанный день четырех (в том числе - публикуемого) писем Н.А. Демидова его приказчикам и доверенным людям.

9. Восстановление предположительное, по смыслу текста.

10. Слова от «цвола» до конца письма приписаны при редактировании. Ниже приписки горизонтальная черта, под которой пробы пера: Прикащи П Ипат Ипат.

11. Миллер, Ю.А. Оружейное искусство Тулы XVIII-XIX веков в собрании Эрмитажа: Каталог выставки. СПб., 2005. №№13, 18, 19, 20, 26, 27, 32.

12. Там же. №№ 13,24, 25,35, 36,46,47.

13. 3 Цар 4, 24. Царствование царя Соломона описано также в 1 и 2 книгах Паралипоменон (главы 22-29 и 1-9, соответственно). Указания на параллельные места опускаем.

14. 3 Цар 4, 29-31, 34. Ср. 3 Цар 2, 35.

15. «И сказал царь: подайте мне меч...» (3 Цар 3, 24).

16. 3 Цар 3,28.

17. 3 Цар 3,9.

18. Суды Соломона / Подг. текста, перевод и комментарии Г.М. Прохорова // Библиотека литературы Древней Руси. Т. 3: XI-XII века. СПб., 1999. С. 203.

19. 3 Цар 3,23.

20. Повесть о рождении и похождениях царя Соломона / Подг. текста и комментарии Л.В. Титовой // Памятники литературы Древней Руси. XVII век. Кн. 1. М., 1988. С. 455-461,657-658

21. Сборник снимков с древних печатей, приложенных к грамотам и другим юридическим актам, хранящимся в Московском архиве Министерства юстиции, составленный директором архива П. Ивановым. М., 1858. № 315. Печать приложена к владенной памяти, данной игумену Теплогорской Богородской пустыни.

22. РГАДА. Ф. 1267. On. 1. Д. 88. Л. 6.

23. Там же. Д. 90. Л. 44 об. «Бес палировки» приписано другим пером.

24. Вариант прочтения третьей буквы: ч.

25. РГАДА- Ф-1267. On. 1. Д. 44. Л. 5.

26. Там же. Д. 90. Л. 18.

27. Цит. по Миллер, ЮА. Указ. соч. N® 13.

28. Там же. №12,18-20,23,27,32,34,36.

29. РГАДА. Ф. 1267. On. 1. Д. 44. Л. 2-2об.

30. Там же. Л. 3.

31. Миллер, Ю.А. Указ. соч. № 52.

Библиографическая ссылка:

Юркин И. ЗАГАДКИ СЦС (О декоре и декораторах тульского оружия середины XVIII века в неизданной переписке Н.А. Демидова и А.Х. Постухова)/ И. Юркин // Тульский краеведческий альманах. - 2013. - Вып. 10. - С. 7-14.