Сообщения
Тема политических репрессии в отношении православного духовенства в советскую эпоху стала в последние годы очень популярной среди исследователей. Это объясняется, прежде всего, восстановлением Русской Православной Церковью (РПЦ) утраченных позиций в современном российском обществе и постоянно возрастающим интересом со стороны общественности к церковной истории. Наибольшее же внимание вызывает не столь далекое прошлое - время так называемых гонений в отношении РПЦ со стороны советского режима - 20-30-е годы двадцатого столетия. Это и понятно: послереволюционная эпоха породила уникальное явление новомученичества, явившего миру образцы не только христианского страдания и подвижничества, но и гражданского мужества со стороны многих клириков и мирян. Вместе с тем двадцатые и тридцатые годы - это две разные эпохи в контексте истории Русской Православной Церкви.
В чем же отличие? Особенностью церковной жизни в двадцатые годы являлась борьба за свободное развитие Русской Церкви, без какого-либо вмешательства извне со стороны государства, т.е., говоря современным языком, борьба за свободу совести. Как духовенство, так и миряне наивно полагали, что эпоха революционного насилия завершилась и нормальному течению церковной жизни ничего больше не угрожает. Этим объясняется и общественная активность верующих при обсуждении церковных вопросов (приходские собрания, делегации в Москву, жалобы на неправомочные действия местных властей, участие в качестве свидетелей в судебных процессах). Пока советское общество не осознало, что уже живет в условиях страшнейшего деспотизма, где вскоре не будет места ни свободному вероисповеданию, ни свободному голосу. Осознание придет позже, в тридцатые годы, когда для большинства пастырей и мирян остро встанет другая проблема - проблема физического выживания в условиях массовых репрессий.
Своеобразной кульминацией церковной жизни первой половины двадцатых годов стал суд над епископом Тульским и Белевским Ювеналием и его ближайшим окружением в июле 1922 г. Процесс этот задумывался как показательный, дабы продемонстрировать силу и могущество большевистского режима в борьбе с классовыми врагами. При этом значение имела только общественная значимость обвиняемых. Иначе говоря, если не было бы владыки Ювеналия, все равно сам процесс непременно состоялся. Для «нормального» существования советского общества нужно было придумать врага, а над врагом необходимо было устроить показательный процесс, чтобы запугать верующих и направить энергию люмпенизированных масс против православного духовенства.
Историческим фоном данного события стали голод в Поволжье, церковный раскол и изъятие церковных ценностей. Весной 1922 года на заседании губернской Комиссии помощи голодающим Поволжья тульский коммунист Адрианов, характеризуя деятельность данного учреждения отметил, что работа по сбору средств для голодающих велась стихийно, порывами по очень простой причине:
«...Голод не рисовался нам таким мрачным, а многие не придавали этому никакого значения. Выносились те или иные постановления... Устраивались вечера, концерты, но сборы были очень и очень незначительны...» [1]
Вот в такой обстановке начиналась в губернии кампания по изъятию церковных ценностей.
Но в начале власть не возражает против участия в деле помощи голодающим тульского духовенства. Так, 23 марта 1922 года Губисполком разрешает епископу Ювеналию печатать отдельной листовкой воззвание патриарха Тихона, переданное в Тульскую епархию и утвержденное Центральной Комиссией Помгола 11 февраля 1922 года, а также производить сбор в пользу голодающих, согласно положению «Об участии церкви в деле помощи голодающим», утвержденному заседанием Президиума Комиссии Помгола ВЦИК от 12 января 1922 г. [2]
Однако уже в марте 1922 года рушится иллюзорное сотрудничество тульских властей и руководства епархии по вопросу о помощи голодающим. В этом месяце епископ Ювеналий был приглашен в Комиссию по изъятию церковных ценностей при Тулгубисполкоме для переговоров о совместных действиях по исполнению декрета. От архиерея требовались активные действия, на что епископ Ювеналий ответил:
«Вы хотите знать мою точку зрения в области этого вопроса, лично я своей точки зрения не имею и иметь не могу, есть точка зрения Церкви, продиктованная Патриархом Тихоном в его послании». [3]
В этом послании пастырям и церковным советам рекомендовалось сдавать только предметы, которые не употребляются при богослужении. Не изменил своей позиции владыка и тогда, когда ему было сказано о послании епископа Нижегородского Евдокима, призвавшего верующих сдавать церковные ценности. Он ответил, что епархиальное руководство не подчиняется указам епископа Евдокима.
Владыка объяснил также членам Губкомиссии, что не стоит рассчитывать на его помощь, ибо все церковное имущество находится в пользовании верующих. Архипастырь сказал также, что ничего для властей сделать не может, так как народ вправе не простить его за подобный поступок и пояснил:
«Правительство, издавая декрет, смотрело на церковные вещи как на ценности, а не как святыни, между тем при изъятии этих святынь возможны недоразумения со стороны верующих, каковые уже и имели место в Москве, где дело изъятия в одной церкви окончилось избиением». [4]
Он постарался объяснить, что потом сами же верующие обвинят его в том, что он отдал святыни и предал Христа.
В завершение беседы на слова одного партийца, что Церковь должна помогать и содействовать власти, руководствуясь в этом случае текстом из Евангелия «не жертвы хочу, а милости», владыка Ювеналий ответил, что есть другое изречение и произнес пророческие слова:
«Не бросайте святыни псам и не мечите бисера перед свиньями». [5]
Впоследствии смысл этих слов будет искажен, и члены Ревтрибунала заявят, что архипастырь издевался над голодающими, произнеся подобную фразу.
Мартовское совещание имело решающее значение для последующего развития событий. Епископ Тульский и Белевский Ювеналий, отказавшись от сотрудничества с большевиками и перейдя, таким образом, в оппозицию к режиму, существенно осложнил задачи Губкомиссии. Возможно, что уже весной 1922 года созрел план по устранению владыки Ювеналия с Тульской кафедры.
Этому способствовало следующее событие. Девятнадцатого апреля в Тульский Губполитотдел поступает информация о том, что на колокольне Казанской церкви появилась чудотворная икона «...неизвестно какой божьей матери и что вследствие этого уже начинают совершаться молебны» [6]. Новоявленная икона «Сопоручница грешных» в серебряной ризе с простыми камнями была перенесена в храм настоятелем протоиереем Владимиром Успенским и поставлена на аналой. После ранней литургии был отслужен молебен новоявленной иконе. Это произошло 18 апреля. Владыка Ювеналий, совершавший всенощную в церкви Спаса, уже знал о событиях в Казанском храме. На следующий день, 19 апреля, епископ Ювеналий совершал всенощную в Казанском храме при необычайном стечении народа. После службы в алтаре протоиерей Успенский подробно рассказал архипастырю об иконе. Преосвященный приложился к этой иконе и сказал: «Будем поклоняться, прославлять ее и просить помощи у Божьей Матери». В ночь с 19 на 20 апреля сотрудники ГПУ произвели аресты священнослужителей и мирян, а икона была изъята из храма. [7] Такова официальная версия события, приведенная в губернской газете «Коммунар». История эта получила название «казанского чуда» и послужила основанием для обвинения епископа Тульского и Белевского Ювеналия, а также причта Казанской церкви в мошенничестве.
С причтом Казанского храма был арестован и епископ Ювеналий. Управление епархией временно перешло к епископу Белевскому Игнатию (Садковскому).
Несомненно, явление чудотворной иконы на колокольне Казанского храма способствовало волнению в нашем провинциальном обществе. На некоторое время Казанский храм превратился в центр общественной и церковной жизни. В то же время это событие активно использовалось органами ГПУ для фабрикации обвинений епископа Ювеналия и его сподвижников в контрреволюционной деятельности. Устранение неугодного политического противника велось под прикрытием борьбы с религиозным мошенничеством.
В апреле же 1922 года Тульский губисполком информирует центр, что собрано 115 пудов драгоценностей, для переправки которых в столицу требуется специальный вагон и два миллиарда рублей на упаковку и материалы. [8]
Тульские чекисты в информационных сводках (декабрь 1922 г.) отмечали обострение социальных противоречий в ходе изъятия церковных святынь в губернии:
«....происшедшие в то время события в г. Шуе и Смоленске окрылили и Тульских погромщиков, и ими на почве изъятия повелась энергичная погромная агитация, особенно постаралось духовенство. Эту агитацию удалось прекратить усилением агитации с нашей стороны и применением репрессий, благодаря которым избегнуты были столкновения при изъятии ценностей, которые, нужно отметить, назрели...» [9]
Отмечалось также, что наглость «погромщиков» и «черносотенцев» в некоторых селах доходила до крайних пределов, когда верующие били в набат при приближении Губкомиссии и оказывали физическое сопротивление ограблению храмов.
Ситуация в Тульской епархии, несмотря на кажущиеся успехи в деле изъятия ценностей, по-прежнему беспокоила центральную и местную власть, ведь епископ Игнатий (Садковский) считался таким же непримиримым оппозиционером, что и владыка Ювеналий. К тому же надо учитывать близость епархии к столице. При участии органов ГПУ был разработан план по углублению церковного раскола в регионе, в котором главное место занимали дискредитация Ювеналия в глазах верующих туляков, а затем и суд над «контрреволюционным духовенством» во главе с тульским архиереем.
Пятого июня 1922 года в Тулу приезжает лидер обновленческого движения, член Высшего Церковного Совета - протоиерей Красницкий, являвшийся лидером так называемой «Живой церкви». В Туле он опирается на группу «прогрессивного духовенства», в состав которой вошли: Виталий, епископ Епифанский, протоиерей П.А. Невский, Н.И. Музалевский, А.В. Соколов, В.А. Вьюков, священники А.К. Нежданов и В.Н. Головин.
Происходит смена власти. Красницкий привозит бумаги, документально доказывающие каноничность Высшего Церковного Управления (ВЦУ) и собственное положение в нем. В «Тульском Церковном Вестнике» (печатном органе местных обновленцев) сообщалось, что «спокойно выслушало собрание и отлегло на душе». О возможных прениях - ни слова. Епископ Игнатий письменно передает управление епархией епископу Виталию, после чего в сослужении с протоиереем Красницким он совершает молебен:
«Возглашено многолетие патриарху. Итак, еще осталась связь с патриархом, но только преемственная, каноническая, он уже не управляет, он бессилен чинить зло и подводить под расстрел своих чад, он передал власть ВЦУ...» [10]
Пятого июля 1922 года на первой полосе газеты «Коммунар» было опубликовано «покаянное» заявление епископа Ювеналия в Тульское Епархиальное Управление, написанное им 22 июня. В нем он отмечал, что не приемлет политику в жизни церкви и осуждает любые проявления контрреволюции, а потому приветствует новое церковное управление и всецело подчиняется Высшему Церковному Управлению (ВЦУ), которому патриарх передал все полномочия высшей церковной власти. Также он объявлял и о признании нового Тульского Епархиального Управления. Всех пастырей и пасомых Тульской церкви он умолял «воздержаться от всяких распрей и раздоров и в союзе, мире и любви Христовой ЯВИТЬ ПОЛНОЕ ПОСЛУШАНИЕ КАК ВЫСШЕЙ ЦЕРКОВНОЙ ВЛАСТИ, ТАК И МЕСТНОЙ, ТЕРПЕЛИВО ОЖИДАЯ ПРЕДСТОЯЩЕГО ПОМЕСТНОГО СОБОРА...» [11]
Данное заявление было написано владыкой в тюрьме, накануне судебного процесса. Несомненно, оно появилось в результате давления властей, требовавших безоговорочной капитуляции от мятежного архиерея, но необходимо учитывать и стремление самого епископа Ювеналия успокоить свою паству, уберечь ее от дальнейших репрессий. Безусловно, появление этого документа способствовало оживлению дискуссии в провинциальном обществе относительно епархиальной жизни. Власти старались использовать момент и подготовить общество к необходимости дальнейших репрессий по отношению к сторонникам патриаршей власти. Появляется ряд статей в губернской газете, в которых авторы выражали сомнение в искренности архипастыря и советовали всем сознательным гражданам проявить бдительность:
«...Уж слишком подозрительна эта их готовность в контакте идти с новой церковью, слишком на большие сомнения наводит эта их поспешность с переменой фронта... Поэтому ни новое церковное управление, ни массы верующих не отнесутся с доверием к поспешному заявлению отставленных епископов о признании новой церкви...» [12]
Обработка общественного сознания накануне процесса над владыкой Ювеналием велась весьма активно: каждый номер июльского «Коммунара» за 1922 год содержал статью или заметку, относящуюся к предстоящему судилищу. В справедливости и законности процесса никто из авторов не сомневался, мало того - на него возлагались определенные надежды:
«...Предстоящее заседание суда выяснит все подробности этого черного дела и раскроет трудящимся истинную картину деяний духовенства, строящего свое благополучие исключительно на затемнении рассудка рабочих и крестьян». [13]
В большинстве публикаций суд над епископом Ювеналием рассматривался как «...ответ Советской власти на происки ее врагов». Отмечалось, что начинающийся процесс «...безусловно должен и будет иметь громадное значение, как для верующих, так и для масс пролетариата...» Каждому предлагалось проследить за ходом процесса, так как он прольет свет на закулисную жизнь тульского духовенства, «выявит во всей неприглядной красоте их взгляды, их мировоззрение, построенное на благополучии собственного брюха». [14]
Несомненно, цель данных публикаций состояла в усилении классовой ненависти и антиклерикальных настроений среди тульских обывателей:
«Епископ Иувеналий делал все возможное, чтобы не дать церковных ценностей голодающим». [15]
В другой статье отмечалось, что архипастырь сопротивляется изъятию «никому ненужных церковных ценностей», потому что считает голодающих крестьян псами и свиньями.
Сомневающимся в законности намечающегося процесса указывалось, что Советская власть вмешивается в дело Церкви лишь тогда, когда духовенство пытается использовать остаток своего влияния на отсталые массы и церковную организацию в целях борьбы с революцией. Под это можно было легко подвести любое событие церковной жизни! Партийные публицисты убеждали своих читателей, что они против всякой религии и всякой церкви:
« При такой постановке вопроса ясно вытекает нелепость обвинения власти во вмешательстве в церковные дела. Напрасно поэтому пытаются струсившие епископы признать новую церковь, чтобы спасти свою шкуру перед судом пролетариата...» [16]
Вместе с тем они отмечали, что рабоче-крестьянская власть не вмешивается в религиозные чувства населения, но если дело доходит до преступления, если на религиозной почве строятся разные авантюры, то Советы применяют репрессии.
Мощная идеологическая антицерковная кампания, развернутая на страницах «Коммунара», естественно, принесла свои результаты. В неграмотном обществе, особенно в деревнях, отрезанных от губернского центра километрами бездорожья, печатное слово зачастую воспринималось на веру. Это позволяло большевикам активно обрабатывать общественное сознание и извлекать политическую выгоду. В информационных сводках ГПУ за 1922 г. отмечались особенности положительных настроений тульского крестьянства летом того же года:
«...несмотря на скудную информацию, на грандиозных размеров баснословность и нелепость провокационных слухов, такие крупные события как суд над эсерами и церковный раскол не вызвали в гуще крестьянства ратование за реакционную сторону этих явлений, вопреки всем чаяниям эсеров и церковников». [17]
Необходимо отметить, что в июне-июле 1922 года внимание тульской общественности было приковано также к процессу над эсерами, проходившему в Москве. Материалы суда из столицы передавались в провинцию по радио и печатались в каждом номере «Коммунара». Информация о злодеяниях лидеров внутренней контрреволюции возбуждала настроения в губернском обществе, особенно негодовала пролетарская молодежь:
«Мы, рабочая молодежь механической мастерской №2 Оружзавода, обсудив вопрос о процессе над партией эсеров, виновной во всех злодеяниях, совершенных по отношению к рабочему классу в целом и к молодежи в частности... Мы... несшие на своих плечах всю тяжесть подлой проделки эсеров, шлем свое проклятие врагам соглашателям и требуем от Верховного Трибунала жестокой и беспощадной расправы над эсерами...» [18]
Нагнетание истерии в местном обществе, особенно среди рабочих масс, способствовало «успешному» ходу антицерковной кампании в Туле. В такой обстановке начинался процесс над епископом Тульским и Белевским Ювеналием и его сподвижниками. Объявление о нем было напечатано в «Коммунаре» от 7 июля 1922 г.:
«8-го июля в 5 часов вечера в клубе «Заря Просвещения» при Тульском Патронном заводе в судебном заседании обще-уголовного отдела Тульского Губернского объединенного Революционного Трибунала будет рассмотрено с участием представителей обвинения и защиты дело по обвинению епископа Иувена-лия, в миру Евгения Александровича Масловского...» [19]
Вместе с владыкой на скамье подсудимых оказались настоятель Казанского храма протоиерей Владимир Яковлевич Успенский, протоиерей Николай Георгиевич Алявдин, священник Казанской церкви Владимир Митрофанович Сахаров, иеромонах Сергий (в миру Михаил Александрович Никольский), сторож Казанской церкви Алексей Андреевич Кузьминов, церковный староста Федул Алексеевич Сентерев и член церковного совета Василий Федулович Сентерев. Все они обвинялись в противодействии изъятию церковных ценностей и организации «казанского чуда».
Вход в зал суда организовывался по билетам, но в объявлении писали, что вход бесплатный. Кто и как мог оказаться на процессе? В отчете Тульского ГПУ отмечалось активное внимание рабочих к процессу:
«Процесс этот возбудил большой интерес среди рабочих. В мастерских Заводов при раздаче билетов на процесс, происходили инциденты, вследствие крайней ограниченности билетов. Значительное большинство здесь выявило себя вполне по-пролетарски с полным классовым сознанием. Основным моментом в оценке процесса было то понимание, что попы хотели обмануть, да не удачно, и что они получили то, что и заслуживали». [20]
Билеты раздавались особо благонадежным, «сознательным» пролетариям, дабы избежать эксцессов. Однако в прессе отмечалось, что на процесс не попасть, билеты распределяются свободно и с боем. Так было велико стремление граждан попасть на суд и убедиться «в темных проделках служителей культа».
Вместе с тем чекисты отмечали, что суд над владыкой вызвал «обычное и трогательное объединение и движение всего местного контрреволюционного фронта». Не все представители провинциального общества считали, что суд носит справедливый и беспристрастный характер. Пока еще в обществе раздавались голоса так называемых «эсероменьшевистских элементов», требовавших соблюдения демократических норм в судопроизводстве:
«Всюду ими указывалось, что прежде всего суд должен быть произведен не коммунистами, а выборными - беспартийными рабочими, дабы суд был бы беспристрастным и действительно рабочим; затем окончательное обвинение Ювеналия необходимо поставить на общее голосование всех рабочих, произведя своего рода референдум, ибо настоящий суд не может вынести правильного решения, т.к. он односторонен и составлен по назначению, а отсюда уже делались определенные выводы об устранении диктатуры и установлении народовластия». [21]
Подобные настроения имели место не только среди интеллигенции, но и среди рабочих оружейного и патронного заводов. В обществе ходило мнение, что судили архипастыря слишком строго и «вообще власти не уместно вмешиваться в церковные дела».
Процесс шел восемь дней (8-16 июля), и аккуратно информировали тульскую общественность о происходящем на суде, даже отмечали собственные недоработки:
«На лицо все впечатление большого процесса. Усиленный конвой, строгая проверка билетов, полный зал (увы, в большинстве «лампадок» - поклонниц епископа Ювеналия, каким-то «чудом», раздобывших билеты). Все внимание приковано к обвиняемым, а главным образом, конечно, к Ювеналию». [22]
Как видно, в зале заседания, несмотря на все старания ГПУ, оказалось много сторонников владыки Ювеналия. Надо отметить, что процесс проходил в клубе патронного завода, а это окраина города. Позже, когда власти поняли, что массовых волнений в связи с процессом не будет, заседания Ревтрибунала были перенесены в Народный дом (сейчас здание ТЮЗа). На четвертый день, 11 июля, при входе на процесс уже стали спрашивать удостоверения личности.
Естественно, что самой заметной фигурой на суде стал епископ Тульский и Белевский Ювеналий. Он сохранял спокойствие и отрицал свою вину. На все попытки председателя Ревтрибунала Добрынина и обвинителя Смирнова «утопить» владыку в вопросах и показаниях свидетелей, архипастырь отвечал, что не противился советским декретам в области церковной политики. Что касается изъятия ценностей, то он подчинялся постановлениям патриарха Тихона, законно избранного Поместным собором в 1917 г. Преосвященный Ювеналий также отметил, что Церковь не сопротивлялась помощи голодающим, однако была противником жертвования церковных святынь. Он припомнил членам Ревтрибунала, что лично сдал церковные ценности из собственной ризницы после ареста причта Казанского храма.
Конечно, главную роль на процессе играло обвинение, аргументы и доказательства защиты на страницах «Коммунара» не публиковались. Слова владыки Ювеналия, особенно то, что он сказал во время мартовской встречи членам Губкомиссии по помощи голодающим, истолковывались предвзято и грубо. Свидетели обвинения давали заведомо ложные показания. Так, председатель Губкомиссии Пузаков заявил, что от епископа Ювеналия ждали результатов, а он собрал духовенство и убедил не помогать властям в деле изъятия ценностей.
Давление членов Ревтрибунала проявлялось и в отношениях со свидетелями. Так, вызванный в качестве свидетеля епископ Ефремовский Варлаам своими показаниями «рыл яму» архипастырю, но продолжал его по-прежнему величать владыкой. На что председатель Трибунала Добрынин заявил ему, что здесь нет владыки, а есть подсудимый Масловский.
Восхищение местных журналистов вызывал обвинитель Смирнов, слывший «интеллектуалом» и знатоком в области церковных вопросов. Он один мог заставить «противоречить и путаться» владыку Ювеналия. В то же время на процессе Смирнов пытался убедить иеромонаха Сергия в том, что в Оптиной пустыни вместо икон на стенах помещены портреты «румяных девиц» и «помещиц»! Подсудимый, естественно, отказался верить в услышанное:
«Иеромонах Сергий этому не верит, хотя т. Смирнов сообщение зачитывал из газеты «Правда». (23)
Периодически в «Коммунаре» помещалисьстатьи, комментирующие процесс. Их названия носили ярко выраженный заказной характер, на пример, фраза епископа Ювеналия, что он «не имеет своей точки зрения, а есть точка зрения Церкви» послужила основанием для некоей! «Александрова» написать заметку «Человек в футляре», разоблачающую двуличие епископа Ювеналия. Также в статьях, посвященных суду над тульским духовенством, отмечалось, что причина сопротивления священников изъятия ценностей заключалась, как отмечали партийные пропагандисты: «...исключительно в затаенной ненависти и вражде к пролетарской власти...» (24)
Особое место на процессе занимал вопрос о «казанском чуде». На суде Ювеналий показал следующее:
«Когда я прибыл в Казанскую церковь служить всенощную, я знал уже о явлении иконы, но отнесся к этому, как к простому слуху. Успенский действительно сделал мне доклад об иконе по окончании всенощной. Я и тут отнесся недоверчиво, но священник Успенский сказал, что сомневаться нет оснований, что сторож при рассказе волнуется и плачет и трудно предполагать, чтобы он обманывал. Сам Успенский тоже был взволнован, и, по искренности его тона, я принужден был увериться в действительности явления». (25)
Ювеналий сомневался, но разрешил служить молебен иконе «Сопоручница грешных» на том основании, что служить молебны можно перед каждой иконой, а вот объявлять народу о происшедшем владыка духовенству советовал не торопиться. Виновным в инсценировке чуда архипастырь себя не признал.
По этому делу были допрошены и другие подсудимые. Одни, как священник Сахаров, сомневались в явлении чудотворной иконы, у других (протоиерей Успенский) этот факт сомнений не вызывал. Интересным явилось поведение сторожа Алексея Кузьминова, виновника происшедшего. На суде он постоянно падал в обморок.
В истории с «казанским чудом» очень много неясностей. Прежде всего, заставляет задуматься поведение церковного сторожа, который сразу же признал себя виновным, так как именно он установил заранее припрятанную икону на колокольне. Затем поражает оперативность органов ГПУ, пресекших довольно быстро (в ночь с 19 на 20 апреля) противозаконное действие в Казанском храме. Так или иначе, именно этот небольшой эпизод с новоявленной иконой спровоцировал арест владыки Ювеналия и его последующее осуждение.
Ко времени окончания суда отношение пролетариев к процессу стало «резко отрицательным и ироническим к его героям». Революционно настроенные слои населения требовали расправы над тульским духовенством. Приговор подсудимым был вынесен 16 июля (9-й день процесса) на утреннем заседании:
«И решено: подвергнуть их строгой изоляции, на долгие сроки,нельзя среди людей держать на свободе господ, не стесняющихся насмехаться над жизнью, совестью и завоеваниями трудящихся». [26]
Епископ Ювеналий был осужден на 10 лет со строгой изоляцией, протоиерей Успенский и сторож Кузьминов - на 5 лет, а протоиерей Алявдин - на 1 год. Все остальные, проходившие по делу, отделались условными сроками. Владыка и священники были заключены в Тульский исправдом.
Интересно, что тульский процесс совпал с крупным процессом митрополита Петроградского Вениамина (29 мая - 5 июля 1922 г.). Современные исследователи отмечают, что в этот год ГПУ арестовало, заточило в тюрьмы и отправило в лагеря около половины епископов, отказавшихся признать власть ВЦУ, узурпировавшего церковную власть. К середине 1922 г. состоялся 231 судебный процесс по делам, сфабрикованным в связи с изъятием церковных ценностей, а на скамье подсудимых оказалось 732 человека, многим из которых были вынесены смертные приговоры. [27]
После окончания процесса ситуация в Тульской епархии не некоторое время перешла под контроль обновленцев. Тульским епархиальным управлением в Туле смещены были все прежние благочинные и поставлены обновленцы Юков, Орлов, Европин и Уралов. В церквях запретили поминать Тихона, а епископа Игнатия отстранили от управления и отправили в город Белев. Тульские обновленцы не без содействия властей подготовили материал к выпуску №1 журнала «Тульский Церковный Вестник». Однако по уездам движение не имело широкого размаха. Только в Новосильском уезде было организовано уездное управление и намечались группы в Одоевском и Епифанском уездах. [28].
В конце сентября 1922 года был созван епархиальный съезд тульского духовенства (28.09.1922), на котором присутствовало 142 делегата, но единства среди собравшихся не было. Уполномоченный ВЦУ протоиерей В.М. Никольский объяснил, что съезд собран при исключительных условиях. Ему не давали говорить, выкрикивали:
«Один благочинный консерватор, не обладающий ораторским даром, выражал свои взгляды стуком палки о пол...». [29]
Но несмотря на то, что многие представители духовенства оставались на позициях патриаршей церкви, съезд, как ни странно, закончился мирным и братским признанием ВЦУ и нового Епархиального Управления.
Судьба Казанской церкви решилась на заседании Президиума Тульского Губисполкома 31 марта 1923 года. Местные власти припомнили, что при изъятии ценностей из храмов города Тулы наиболее крупное сопротивление было оказано церковным советом Казанской церкви. Прихожане требование властей по сдаче в Губфинотдел церковных ценностей выполнили лишь по третьему предложению. Помимо этого, духовенством Казанской церкви на Пасху 1922 г. «...при непосредственном участии быв. местного архиерея Ювеналия, было совершено мошенничество в деле явления на колокольне этой церкви чудотворной иконы...» Для руководства города Казанская церковь являлась контрреволюционным очагом, объединявшим все антисоветские силы города. Власти опасались, открытия храма, потому что «враждебные новой власти силы опять соберутся вокруг Казанской церкви» и начнут «вести агитацию против Советской власти, скрывая свою преступную деятельность под ширмами религии». [30]
Было решено Казанскую церковь не открывать, а передать коллективу работников милиции, подавших соответствующее заявление. До наших дней здание храма не сохранилось.
Так завершилась история Казанской церкви, тесно переплетенная с судебным процессом над епископом Тульским и Белевским Ювеналием. Владыку Ювеналия постигла судьба многих новомучеников, испивших чашу страдания до конца. В последующей его биографии перемешались Курск, Соловки, Рязань. В годы «большого террора» архипастырь, занимавший Рязанскую кафедру, был осужден и расстрелян в лагере.
К сожалению, в жизни советского общества политические репрессии заняли главное место. В ходе политического террора 20-30-х годов погибли тысячи безвинных людей, оставшиеся в живых были запуганы. Отмахиваться и не вспоминать карательную практику советского режима сегодня можно. Но забвение собственной истории опасно.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ:
1. ГАТО ф. Р-717, оп. 1, д. 1301, л. 2.
2. ГАТО ф. Р-95 оп. 1 д. 197 л. 65.
3. «Были верны до смерти...» Книга памяти новомучеников и исповедников Рязанских, т. 1, Рязань, 2002, с. 53.
4. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
5. «Были верны до смерти...» Книга памяти новомучеников и исповедников Рязанских, т. 1, Рязань, 2002 с. 54.
6. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
7. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
8. ГАТО ф. Р-95 оп. 1 д. 197 л. 70.
9. ГАТО ф. Р-95, оп. 8 д.32 л. 8.
10. Тульский церковный вестник, № 1-8, 1922.
11. Коммунар, №149 от 5 июля 1922 г.
12. Коммунар, № 147 от 2 июля 1922 г.
13. Коммунар, № 151 от 7 июля 1922 г.
14. Коммунар,№ 151 от 7 июля 1922 г.
15. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
16. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
17. ГАТО ф. Р-95 оп. 8д. 32 л.2.
18. Коммунар, №147 от 2 июля 1922 г.
19. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
20. ГАТО ф.Р-95 оп. 8 д. 32 л.Зоб.
21. ГАТО ф. Р-95оп. 8 д. 32 л. 4.
22. Коммунар, № 154 от 11 июля 1922 г.
23. Коммунар, №155 от 14 июля 1922 г.
24. Коммунар, № 155 от 14 июля 1922 г.
25. Коммунар, № 154 от 11 июля 1922 г.
26. Коммунар, № 160 от 18 июля 1922 г.
27. прот. В. Цыпин. История Русской Церкви. 1917-1997, М, 1997, с. 90.
28. Архивы Кремля: Политбюро и Церковь. 1922-1925 Москва, Новосибирск, 1998, кн. 2, с. 319.
29. «Тульский Церковный Вестник» №3-4,1922.
30. ГАТО ф. Р - 717 оп. 2 д. 437 л. 8.
Библиографическая ссылка:
Понарин П. В. «Не бросайте святыни псам…»: (тульское духовенство в 1922 г.) / Павел Понарин // Тульский краеведческий альманах. – 2005. – С. 51 -58.
В чем же отличие? Особенностью церковной жизни в двадцатые годы являлась борьба за свободное развитие Русской Церкви, без какого-либо вмешательства извне со стороны государства, т.е., говоря современным языком, борьба за свободу совести. Как духовенство, так и миряне наивно полагали, что эпоха революционного насилия завершилась и нормальному течению церковной жизни ничего больше не угрожает. Этим объясняется и общественная активность верующих при обсуждении церковных вопросов (приходские собрания, делегации в Москву, жалобы на неправомочные действия местных властей, участие в качестве свидетелей в судебных процессах). Пока советское общество не осознало, что уже живет в условиях страшнейшего деспотизма, где вскоре не будет места ни свободному вероисповеданию, ни свободному голосу. Осознание придет позже, в тридцатые годы, когда для большинства пастырей и мирян остро встанет другая проблема - проблема физического выживания в условиях массовых репрессий.
Своеобразной кульминацией церковной жизни первой половины двадцатых годов стал суд над епископом Тульским и Белевским Ювеналием и его ближайшим окружением в июле 1922 г. Процесс этот задумывался как показательный, дабы продемонстрировать силу и могущество большевистского режима в борьбе с классовыми врагами. При этом значение имела только общественная значимость обвиняемых. Иначе говоря, если не было бы владыки Ювеналия, все равно сам процесс непременно состоялся. Для «нормального» существования советского общества нужно было придумать врага, а над врагом необходимо было устроить показательный процесс, чтобы запугать верующих и направить энергию люмпенизированных масс против православного духовенства.
Историческим фоном данного события стали голод в Поволжье, церковный раскол и изъятие церковных ценностей. Весной 1922 года на заседании губернской Комиссии помощи голодающим Поволжья тульский коммунист Адрианов, характеризуя деятельность данного учреждения отметил, что работа по сбору средств для голодающих велась стихийно, порывами по очень простой причине:
«...Голод не рисовался нам таким мрачным, а многие не придавали этому никакого значения. Выносились те или иные постановления... Устраивались вечера, концерты, но сборы были очень и очень незначительны...» [1]
Вот в такой обстановке начиналась в губернии кампания по изъятию церковных ценностей.
Но в начале власть не возражает против участия в деле помощи голодающим тульского духовенства. Так, 23 марта 1922 года Губисполком разрешает епископу Ювеналию печатать отдельной листовкой воззвание патриарха Тихона, переданное в Тульскую епархию и утвержденное Центральной Комиссией Помгола 11 февраля 1922 года, а также производить сбор в пользу голодающих, согласно положению «Об участии церкви в деле помощи голодающим», утвержденному заседанием Президиума Комиссии Помгола ВЦИК от 12 января 1922 г. [2]
Однако уже в марте 1922 года рушится иллюзорное сотрудничество тульских властей и руководства епархии по вопросу о помощи голодающим. В этом месяце епископ Ювеналий был приглашен в Комиссию по изъятию церковных ценностей при Тулгубисполкоме для переговоров о совместных действиях по исполнению декрета. От архиерея требовались активные действия, на что епископ Ювеналий ответил:
«Вы хотите знать мою точку зрения в области этого вопроса, лично я своей точки зрения не имею и иметь не могу, есть точка зрения Церкви, продиктованная Патриархом Тихоном в его послании». [3]
В этом послании пастырям и церковным советам рекомендовалось сдавать только предметы, которые не употребляются при богослужении. Не изменил своей позиции владыка и тогда, когда ему было сказано о послании епископа Нижегородского Евдокима, призвавшего верующих сдавать церковные ценности. Он ответил, что епархиальное руководство не подчиняется указам епископа Евдокима.
Владыка объяснил также членам Губкомиссии, что не стоит рассчитывать на его помощь, ибо все церковное имущество находится в пользовании верующих. Архипастырь сказал также, что ничего для властей сделать не может, так как народ вправе не простить его за подобный поступок и пояснил:
«Правительство, издавая декрет, смотрело на церковные вещи как на ценности, а не как святыни, между тем при изъятии этих святынь возможны недоразумения со стороны верующих, каковые уже и имели место в Москве, где дело изъятия в одной церкви окончилось избиением». [4]
Он постарался объяснить, что потом сами же верующие обвинят его в том, что он отдал святыни и предал Христа.
В завершение беседы на слова одного партийца, что Церковь должна помогать и содействовать власти, руководствуясь в этом случае текстом из Евангелия «не жертвы хочу, а милости», владыка Ювеналий ответил, что есть другое изречение и произнес пророческие слова:
«Не бросайте святыни псам и не мечите бисера перед свиньями». [5]
Впоследствии смысл этих слов будет искажен, и члены Ревтрибунала заявят, что архипастырь издевался над голодающими, произнеся подобную фразу.
Мартовское совещание имело решающее значение для последующего развития событий. Епископ Тульский и Белевский Ювеналий, отказавшись от сотрудничества с большевиками и перейдя, таким образом, в оппозицию к режиму, существенно осложнил задачи Губкомиссии. Возможно, что уже весной 1922 года созрел план по устранению владыки Ювеналия с Тульской кафедры.
Этому способствовало следующее событие. Девятнадцатого апреля в Тульский Губполитотдел поступает информация о том, что на колокольне Казанской церкви появилась чудотворная икона «...неизвестно какой божьей матери и что вследствие этого уже начинают совершаться молебны» [6]. Новоявленная икона «Сопоручница грешных» в серебряной ризе с простыми камнями была перенесена в храм настоятелем протоиереем Владимиром Успенским и поставлена на аналой. После ранней литургии был отслужен молебен новоявленной иконе. Это произошло 18 апреля. Владыка Ювеналий, совершавший всенощную в церкви Спаса, уже знал о событиях в Казанском храме. На следующий день, 19 апреля, епископ Ювеналий совершал всенощную в Казанском храме при необычайном стечении народа. После службы в алтаре протоиерей Успенский подробно рассказал архипастырю об иконе. Преосвященный приложился к этой иконе и сказал: «Будем поклоняться, прославлять ее и просить помощи у Божьей Матери». В ночь с 19 на 20 апреля сотрудники ГПУ произвели аресты священнослужителей и мирян, а икона была изъята из храма. [7] Такова официальная версия события, приведенная в губернской газете «Коммунар». История эта получила название «казанского чуда» и послужила основанием для обвинения епископа Тульского и Белевского Ювеналия, а также причта Казанской церкви в мошенничестве.
С причтом Казанского храма был арестован и епископ Ювеналий. Управление епархией временно перешло к епископу Белевскому Игнатию (Садковскому).
Несомненно, явление чудотворной иконы на колокольне Казанского храма способствовало волнению в нашем провинциальном обществе. На некоторое время Казанский храм превратился в центр общественной и церковной жизни. В то же время это событие активно использовалось органами ГПУ для фабрикации обвинений епископа Ювеналия и его сподвижников в контрреволюционной деятельности. Устранение неугодного политического противника велось под прикрытием борьбы с религиозным мошенничеством.
В апреле же 1922 года Тульский губисполком информирует центр, что собрано 115 пудов драгоценностей, для переправки которых в столицу требуется специальный вагон и два миллиарда рублей на упаковку и материалы. [8]
Тульские чекисты в информационных сводках (декабрь 1922 г.) отмечали обострение социальных противоречий в ходе изъятия церковных святынь в губернии:
«....происшедшие в то время события в г. Шуе и Смоленске окрылили и Тульских погромщиков, и ими на почве изъятия повелась энергичная погромная агитация, особенно постаралось духовенство. Эту агитацию удалось прекратить усилением агитации с нашей стороны и применением репрессий, благодаря которым избегнуты были столкновения при изъятии ценностей, которые, нужно отметить, назрели...» [9]
Отмечалось также, что наглость «погромщиков» и «черносотенцев» в некоторых селах доходила до крайних пределов, когда верующие били в набат при приближении Губкомиссии и оказывали физическое сопротивление ограблению храмов.
Ситуация в Тульской епархии, несмотря на кажущиеся успехи в деле изъятия ценностей, по-прежнему беспокоила центральную и местную власть, ведь епископ Игнатий (Садковский) считался таким же непримиримым оппозиционером, что и владыка Ювеналий. К тому же надо учитывать близость епархии к столице. При участии органов ГПУ был разработан план по углублению церковного раскола в регионе, в котором главное место занимали дискредитация Ювеналия в глазах верующих туляков, а затем и суд над «контрреволюционным духовенством» во главе с тульским архиереем.
Пятого июня 1922 года в Тулу приезжает лидер обновленческого движения, член Высшего Церковного Совета - протоиерей Красницкий, являвшийся лидером так называемой «Живой церкви». В Туле он опирается на группу «прогрессивного духовенства», в состав которой вошли: Виталий, епископ Епифанский, протоиерей П.А. Невский, Н.И. Музалевский, А.В. Соколов, В.А. Вьюков, священники А.К. Нежданов и В.Н. Головин.
Происходит смена власти. Красницкий привозит бумаги, документально доказывающие каноничность Высшего Церковного Управления (ВЦУ) и собственное положение в нем. В «Тульском Церковном Вестнике» (печатном органе местных обновленцев) сообщалось, что «спокойно выслушало собрание и отлегло на душе». О возможных прениях - ни слова. Епископ Игнатий письменно передает управление епархией епископу Виталию, после чего в сослужении с протоиереем Красницким он совершает молебен:
«Возглашено многолетие патриарху. Итак, еще осталась связь с патриархом, но только преемственная, каноническая, он уже не управляет, он бессилен чинить зло и подводить под расстрел своих чад, он передал власть ВЦУ...» [10]
Пятого июля 1922 года на первой полосе газеты «Коммунар» было опубликовано «покаянное» заявление епископа Ювеналия в Тульское Епархиальное Управление, написанное им 22 июня. В нем он отмечал, что не приемлет политику в жизни церкви и осуждает любые проявления контрреволюции, а потому приветствует новое церковное управление и всецело подчиняется Высшему Церковному Управлению (ВЦУ), которому патриарх передал все полномочия высшей церковной власти. Также он объявлял и о признании нового Тульского Епархиального Управления. Всех пастырей и пасомых Тульской церкви он умолял «воздержаться от всяких распрей и раздоров и в союзе, мире и любви Христовой ЯВИТЬ ПОЛНОЕ ПОСЛУШАНИЕ КАК ВЫСШЕЙ ЦЕРКОВНОЙ ВЛАСТИ, ТАК И МЕСТНОЙ, ТЕРПЕЛИВО ОЖИДАЯ ПРЕДСТОЯЩЕГО ПОМЕСТНОГО СОБОРА...» [11]
Данное заявление было написано владыкой в тюрьме, накануне судебного процесса. Несомненно, оно появилось в результате давления властей, требовавших безоговорочной капитуляции от мятежного архиерея, но необходимо учитывать и стремление самого епископа Ювеналия успокоить свою паству, уберечь ее от дальнейших репрессий. Безусловно, появление этого документа способствовало оживлению дискуссии в провинциальном обществе относительно епархиальной жизни. Власти старались использовать момент и подготовить общество к необходимости дальнейших репрессий по отношению к сторонникам патриаршей власти. Появляется ряд статей в губернской газете, в которых авторы выражали сомнение в искренности архипастыря и советовали всем сознательным гражданам проявить бдительность:
«...Уж слишком подозрительна эта их готовность в контакте идти с новой церковью, слишком на большие сомнения наводит эта их поспешность с переменой фронта... Поэтому ни новое церковное управление, ни массы верующих не отнесутся с доверием к поспешному заявлению отставленных епископов о признании новой церкви...» [12]
Обработка общественного сознания накануне процесса над владыкой Ювеналием велась весьма активно: каждый номер июльского «Коммунара» за 1922 год содержал статью или заметку, относящуюся к предстоящему судилищу. В справедливости и законности процесса никто из авторов не сомневался, мало того - на него возлагались определенные надежды:
«...Предстоящее заседание суда выяснит все подробности этого черного дела и раскроет трудящимся истинную картину деяний духовенства, строящего свое благополучие исключительно на затемнении рассудка рабочих и крестьян». [13]
В большинстве публикаций суд над епископом Ювеналием рассматривался как «...ответ Советской власти на происки ее врагов». Отмечалось, что начинающийся процесс «...безусловно должен и будет иметь громадное значение, как для верующих, так и для масс пролетариата...» Каждому предлагалось проследить за ходом процесса, так как он прольет свет на закулисную жизнь тульского духовенства, «выявит во всей неприглядной красоте их взгляды, их мировоззрение, построенное на благополучии собственного брюха». [14]
Несомненно, цель данных публикаций состояла в усилении классовой ненависти и антиклерикальных настроений среди тульских обывателей:
«Епископ Иувеналий делал все возможное, чтобы не дать церковных ценностей голодающим». [15]
В другой статье отмечалось, что архипастырь сопротивляется изъятию «никому ненужных церковных ценностей», потому что считает голодающих крестьян псами и свиньями.
Сомневающимся в законности намечающегося процесса указывалось, что Советская власть вмешивается в дело Церкви лишь тогда, когда духовенство пытается использовать остаток своего влияния на отсталые массы и церковную организацию в целях борьбы с революцией. Под это можно было легко подвести любое событие церковной жизни! Партийные публицисты убеждали своих читателей, что они против всякой религии и всякой церкви:
« При такой постановке вопроса ясно вытекает нелепость обвинения власти во вмешательстве в церковные дела. Напрасно поэтому пытаются струсившие епископы признать новую церковь, чтобы спасти свою шкуру перед судом пролетариата...» [16]
Вместе с тем они отмечали, что рабоче-крестьянская власть не вмешивается в религиозные чувства населения, но если дело доходит до преступления, если на религиозной почве строятся разные авантюры, то Советы применяют репрессии.
Мощная идеологическая антицерковная кампания, развернутая на страницах «Коммунара», естественно, принесла свои результаты. В неграмотном обществе, особенно в деревнях, отрезанных от губернского центра километрами бездорожья, печатное слово зачастую воспринималось на веру. Это позволяло большевикам активно обрабатывать общественное сознание и извлекать политическую выгоду. В информационных сводках ГПУ за 1922 г. отмечались особенности положительных настроений тульского крестьянства летом того же года:
«...несмотря на скудную информацию, на грандиозных размеров баснословность и нелепость провокационных слухов, такие крупные события как суд над эсерами и церковный раскол не вызвали в гуще крестьянства ратование за реакционную сторону этих явлений, вопреки всем чаяниям эсеров и церковников». [17]
Необходимо отметить, что в июне-июле 1922 года внимание тульской общественности было приковано также к процессу над эсерами, проходившему в Москве. Материалы суда из столицы передавались в провинцию по радио и печатались в каждом номере «Коммунара». Информация о злодеяниях лидеров внутренней контрреволюции возбуждала настроения в губернском обществе, особенно негодовала пролетарская молодежь:
«Мы, рабочая молодежь механической мастерской №2 Оружзавода, обсудив вопрос о процессе над партией эсеров, виновной во всех злодеяниях, совершенных по отношению к рабочему классу в целом и к молодежи в частности... Мы... несшие на своих плечах всю тяжесть подлой проделки эсеров, шлем свое проклятие врагам соглашателям и требуем от Верховного Трибунала жестокой и беспощадной расправы над эсерами...» [18]
Нагнетание истерии в местном обществе, особенно среди рабочих масс, способствовало «успешному» ходу антицерковной кампании в Туле. В такой обстановке начинался процесс над епископом Тульским и Белевским Ювеналием и его сподвижниками. Объявление о нем было напечатано в «Коммунаре» от 7 июля 1922 г.:
«8-го июля в 5 часов вечера в клубе «Заря Просвещения» при Тульском Патронном заводе в судебном заседании обще-уголовного отдела Тульского Губернского объединенного Революционного Трибунала будет рассмотрено с участием представителей обвинения и защиты дело по обвинению епископа Иувена-лия, в миру Евгения Александровича Масловского...» [19]
Вместе с владыкой на скамье подсудимых оказались настоятель Казанского храма протоиерей Владимир Яковлевич Успенский, протоиерей Николай Георгиевич Алявдин, священник Казанской церкви Владимир Митрофанович Сахаров, иеромонах Сергий (в миру Михаил Александрович Никольский), сторож Казанской церкви Алексей Андреевич Кузьминов, церковный староста Федул Алексеевич Сентерев и член церковного совета Василий Федулович Сентерев. Все они обвинялись в противодействии изъятию церковных ценностей и организации «казанского чуда».
Вход в зал суда организовывался по билетам, но в объявлении писали, что вход бесплатный. Кто и как мог оказаться на процессе? В отчете Тульского ГПУ отмечалось активное внимание рабочих к процессу:
«Процесс этот возбудил большой интерес среди рабочих. В мастерских Заводов при раздаче билетов на процесс, происходили инциденты, вследствие крайней ограниченности билетов. Значительное большинство здесь выявило себя вполне по-пролетарски с полным классовым сознанием. Основным моментом в оценке процесса было то понимание, что попы хотели обмануть, да не удачно, и что они получили то, что и заслуживали». [20]
Билеты раздавались особо благонадежным, «сознательным» пролетариям, дабы избежать эксцессов. Однако в прессе отмечалось, что на процесс не попасть, билеты распределяются свободно и с боем. Так было велико стремление граждан попасть на суд и убедиться «в темных проделках служителей культа».
Вместе с тем чекисты отмечали, что суд над владыкой вызвал «обычное и трогательное объединение и движение всего местного контрреволюционного фронта». Не все представители провинциального общества считали, что суд носит справедливый и беспристрастный характер. Пока еще в обществе раздавались голоса так называемых «эсероменьшевистских элементов», требовавших соблюдения демократических норм в судопроизводстве:
«Всюду ими указывалось, что прежде всего суд должен быть произведен не коммунистами, а выборными - беспартийными рабочими, дабы суд был бы беспристрастным и действительно рабочим; затем окончательное обвинение Ювеналия необходимо поставить на общее голосование всех рабочих, произведя своего рода референдум, ибо настоящий суд не может вынести правильного решения, т.к. он односторонен и составлен по назначению, а отсюда уже делались определенные выводы об устранении диктатуры и установлении народовластия». [21]
Подобные настроения имели место не только среди интеллигенции, но и среди рабочих оружейного и патронного заводов. В обществе ходило мнение, что судили архипастыря слишком строго и «вообще власти не уместно вмешиваться в церковные дела».
Процесс шел восемь дней (8-16 июля), и аккуратно информировали тульскую общественность о происходящем на суде, даже отмечали собственные недоработки:
«На лицо все впечатление большого процесса. Усиленный конвой, строгая проверка билетов, полный зал (увы, в большинстве «лампадок» - поклонниц епископа Ювеналия, каким-то «чудом», раздобывших билеты). Все внимание приковано к обвиняемым, а главным образом, конечно, к Ювеналию». [22]
Как видно, в зале заседания, несмотря на все старания ГПУ, оказалось много сторонников владыки Ювеналия. Надо отметить, что процесс проходил в клубе патронного завода, а это окраина города. Позже, когда власти поняли, что массовых волнений в связи с процессом не будет, заседания Ревтрибунала были перенесены в Народный дом (сейчас здание ТЮЗа). На четвертый день, 11 июля, при входе на процесс уже стали спрашивать удостоверения личности.
Естественно, что самой заметной фигурой на суде стал епископ Тульский и Белевский Ювеналий. Он сохранял спокойствие и отрицал свою вину. На все попытки председателя Ревтрибунала Добрынина и обвинителя Смирнова «утопить» владыку в вопросах и показаниях свидетелей, архипастырь отвечал, что не противился советским декретам в области церковной политики. Что касается изъятия ценностей, то он подчинялся постановлениям патриарха Тихона, законно избранного Поместным собором в 1917 г. Преосвященный Ювеналий также отметил, что Церковь не сопротивлялась помощи голодающим, однако была противником жертвования церковных святынь. Он припомнил членам Ревтрибунала, что лично сдал церковные ценности из собственной ризницы после ареста причта Казанского храма.
Конечно, главную роль на процессе играло обвинение, аргументы и доказательства защиты на страницах «Коммунара» не публиковались. Слова владыки Ювеналия, особенно то, что он сказал во время мартовской встречи членам Губкомиссии по помощи голодающим, истолковывались предвзято и грубо. Свидетели обвинения давали заведомо ложные показания. Так, председатель Губкомиссии Пузаков заявил, что от епископа Ювеналия ждали результатов, а он собрал духовенство и убедил не помогать властям в деле изъятия ценностей.
Давление членов Ревтрибунала проявлялось и в отношениях со свидетелями. Так, вызванный в качестве свидетеля епископ Ефремовский Варлаам своими показаниями «рыл яму» архипастырю, но продолжал его по-прежнему величать владыкой. На что председатель Трибунала Добрынин заявил ему, что здесь нет владыки, а есть подсудимый Масловский.
Восхищение местных журналистов вызывал обвинитель Смирнов, слывший «интеллектуалом» и знатоком в области церковных вопросов. Он один мог заставить «противоречить и путаться» владыку Ювеналия. В то же время на процессе Смирнов пытался убедить иеромонаха Сергия в том, что в Оптиной пустыни вместо икон на стенах помещены портреты «румяных девиц» и «помещиц»! Подсудимый, естественно, отказался верить в услышанное:
«Иеромонах Сергий этому не верит, хотя т. Смирнов сообщение зачитывал из газеты «Правда». (23)
Периодически в «Коммунаре» помещалисьстатьи, комментирующие процесс. Их названия носили ярко выраженный заказной характер, на пример, фраза епископа Ювеналия, что он «не имеет своей точки зрения, а есть точка зрения Церкви» послужила основанием для некоей! «Александрова» написать заметку «Человек в футляре», разоблачающую двуличие епископа Ювеналия. Также в статьях, посвященных суду над тульским духовенством, отмечалось, что причина сопротивления священников изъятия ценностей заключалась, как отмечали партийные пропагандисты: «...исключительно в затаенной ненависти и вражде к пролетарской власти...» (24)
Особое место на процессе занимал вопрос о «казанском чуде». На суде Ювеналий показал следующее:
«Когда я прибыл в Казанскую церковь служить всенощную, я знал уже о явлении иконы, но отнесся к этому, как к простому слуху. Успенский действительно сделал мне доклад об иконе по окончании всенощной. Я и тут отнесся недоверчиво, но священник Успенский сказал, что сомневаться нет оснований, что сторож при рассказе волнуется и плачет и трудно предполагать, чтобы он обманывал. Сам Успенский тоже был взволнован, и, по искренности его тона, я принужден был увериться в действительности явления». (25)
Ювеналий сомневался, но разрешил служить молебен иконе «Сопоручница грешных» на том основании, что служить молебны можно перед каждой иконой, а вот объявлять народу о происшедшем владыка духовенству советовал не торопиться. Виновным в инсценировке чуда архипастырь себя не признал.
По этому делу были допрошены и другие подсудимые. Одни, как священник Сахаров, сомневались в явлении чудотворной иконы, у других (протоиерей Успенский) этот факт сомнений не вызывал. Интересным явилось поведение сторожа Алексея Кузьминова, виновника происшедшего. На суде он постоянно падал в обморок.
В истории с «казанским чудом» очень много неясностей. Прежде всего, заставляет задуматься поведение церковного сторожа, который сразу же признал себя виновным, так как именно он установил заранее припрятанную икону на колокольне. Затем поражает оперативность органов ГПУ, пресекших довольно быстро (в ночь с 19 на 20 апреля) противозаконное действие в Казанском храме. Так или иначе, именно этот небольшой эпизод с новоявленной иконой спровоцировал арест владыки Ювеналия и его последующее осуждение.
Ко времени окончания суда отношение пролетариев к процессу стало «резко отрицательным и ироническим к его героям». Революционно настроенные слои населения требовали расправы над тульским духовенством. Приговор подсудимым был вынесен 16 июля (9-й день процесса) на утреннем заседании:
«И решено: подвергнуть их строгой изоляции, на долгие сроки,нельзя среди людей держать на свободе господ, не стесняющихся насмехаться над жизнью, совестью и завоеваниями трудящихся». [26]
Епископ Ювеналий был осужден на 10 лет со строгой изоляцией, протоиерей Успенский и сторож Кузьминов - на 5 лет, а протоиерей Алявдин - на 1 год. Все остальные, проходившие по делу, отделались условными сроками. Владыка и священники были заключены в Тульский исправдом.
Интересно, что тульский процесс совпал с крупным процессом митрополита Петроградского Вениамина (29 мая - 5 июля 1922 г.). Современные исследователи отмечают, что в этот год ГПУ арестовало, заточило в тюрьмы и отправило в лагеря около половины епископов, отказавшихся признать власть ВЦУ, узурпировавшего церковную власть. К середине 1922 г. состоялся 231 судебный процесс по делам, сфабрикованным в связи с изъятием церковных ценностей, а на скамье подсудимых оказалось 732 человека, многим из которых были вынесены смертные приговоры. [27]
После окончания процесса ситуация в Тульской епархии не некоторое время перешла под контроль обновленцев. Тульским епархиальным управлением в Туле смещены были все прежние благочинные и поставлены обновленцы Юков, Орлов, Европин и Уралов. В церквях запретили поминать Тихона, а епископа Игнатия отстранили от управления и отправили в город Белев. Тульские обновленцы не без содействия властей подготовили материал к выпуску №1 журнала «Тульский Церковный Вестник». Однако по уездам движение не имело широкого размаха. Только в Новосильском уезде было организовано уездное управление и намечались группы в Одоевском и Епифанском уездах. [28].
В конце сентября 1922 года был созван епархиальный съезд тульского духовенства (28.09.1922), на котором присутствовало 142 делегата, но единства среди собравшихся не было. Уполномоченный ВЦУ протоиерей В.М. Никольский объяснил, что съезд собран при исключительных условиях. Ему не давали говорить, выкрикивали:
«Один благочинный консерватор, не обладающий ораторским даром, выражал свои взгляды стуком палки о пол...». [29]
Но несмотря на то, что многие представители духовенства оставались на позициях патриаршей церкви, съезд, как ни странно, закончился мирным и братским признанием ВЦУ и нового Епархиального Управления.
Судьба Казанской церкви решилась на заседании Президиума Тульского Губисполкома 31 марта 1923 года. Местные власти припомнили, что при изъятии ценностей из храмов города Тулы наиболее крупное сопротивление было оказано церковным советом Казанской церкви. Прихожане требование властей по сдаче в Губфинотдел церковных ценностей выполнили лишь по третьему предложению. Помимо этого, духовенством Казанской церкви на Пасху 1922 г. «...при непосредственном участии быв. местного архиерея Ювеналия, было совершено мошенничество в деле явления на колокольне этой церкви чудотворной иконы...» Для руководства города Казанская церковь являлась контрреволюционным очагом, объединявшим все антисоветские силы города. Власти опасались, открытия храма, потому что «враждебные новой власти силы опять соберутся вокруг Казанской церкви» и начнут «вести агитацию против Советской власти, скрывая свою преступную деятельность под ширмами религии». [30]
Было решено Казанскую церковь не открывать, а передать коллективу работников милиции, подавших соответствующее заявление. До наших дней здание храма не сохранилось.
Так завершилась история Казанской церкви, тесно переплетенная с судебным процессом над епископом Тульским и Белевским Ювеналием. Владыку Ювеналия постигла судьба многих новомучеников, испивших чашу страдания до конца. В последующей его биографии перемешались Курск, Соловки, Рязань. В годы «большого террора» архипастырь, занимавший Рязанскую кафедру, был осужден и расстрелян в лагере.
К сожалению, в жизни советского общества политические репрессии заняли главное место. В ходе политического террора 20-30-х годов погибли тысячи безвинных людей, оставшиеся в живых были запуганы. Отмахиваться и не вспоминать карательную практику советского режима сегодня можно. Но забвение собственной истории опасно.
ЛИТЕРАТУРА И ИСТОЧНИКИ:
1. ГАТО ф. Р-717, оп. 1, д. 1301, л. 2.
2. ГАТО ф. Р-95 оп. 1 д. 197 л. 65.
3. «Были верны до смерти...» Книга памяти новомучеников и исповедников Рязанских, т. 1, Рязань, 2002, с. 53.
4. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
5. «Были верны до смерти...» Книга памяти новомучеников и исповедников Рязанских, т. 1, Рязань, 2002 с. 54.
6. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
7. Коммунар, №154 от 11 июля 1922 г.
8. ГАТО ф. Р-95 оп. 1 д. 197 л. 70.
9. ГАТО ф. Р-95, оп. 8 д.32 л. 8.
10. Тульский церковный вестник, № 1-8, 1922.
11. Коммунар, №149 от 5 июля 1922 г.
12. Коммунар, № 147 от 2 июля 1922 г.
13. Коммунар, № 151 от 7 июля 1922 г.
14. Коммунар,№ 151 от 7 июля 1922 г.
15. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
16. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
17. ГАТО ф. Р-95 оп. 8д. 32 л.2.
18. Коммунар, №147 от 2 июля 1922 г.
19. Коммунар, №151 от 7 июля 1922 г.
20. ГАТО ф.Р-95 оп. 8 д. 32 л.Зоб.
21. ГАТО ф. Р-95оп. 8 д. 32 л. 4.
22. Коммунар, № 154 от 11 июля 1922 г.
23. Коммунар, №155 от 14 июля 1922 г.
24. Коммунар, № 155 от 14 июля 1922 г.
25. Коммунар, № 154 от 11 июля 1922 г.
26. Коммунар, № 160 от 18 июля 1922 г.
27. прот. В. Цыпин. История Русской Церкви. 1917-1997, М, 1997, с. 90.
28. Архивы Кремля: Политбюро и Церковь. 1922-1925 Москва, Новосибирск, 1998, кн. 2, с. 319.
29. «Тульский Церковный Вестник» №3-4,1922.
30. ГАТО ф. Р - 717 оп. 2 д. 437 л. 8.
Библиографическая ссылка:
Понарин П. В. «Не бросайте святыни псам…»: (тульское духовенство в 1922 г.) / Павел Понарин // Тульский краеведческий альманах. – 2005. – С. 51 -58.
Комментариев нет:
Отправить комментарий