Переход к НЭПу в Тульской губернии: отношение крестьянства к продовольственной политике большевиков в 1921 г.

Родион ХАРЬКОВ

В отечественной историографии последних лет появилось большое количество новых исследований, посвященных эволюции и мировоззрению российского и советского крестьянства[1]. Этот интерес является закономерным, поскольку данная социальная группа на протяжении многих столетий была основой экономики страны и носителем особого культурного уклада. Особый интерес для исследователей представляют события первой трети XX в., которые оказали огромное влияние на жизнь крестьянства и определили в итоге его трагическую судьбу. Неоднозначность и противоречивость этой эпохи весьма ярко проявилась в 1921 году, который стал рубежом между двумя резко отличавшимися друг от друга периодами: Гражданской войной и нэпом.

В конце 1920—начале 1921 г. продовольственное снабжение в советской России переживало острый кризис, который был вызван последствиями изнурительной войны и политики «военного коммунизма». Не была исключением из этой картины и Тульская губерния: по сравнению с 1914 г. посевные площади сократились на 53%, одновременно на 51% снизилась урожайность[2].

Заготовка продовольствия в этих условиях проводилась с большими трудностями: в ходе заготовительной кампании с 1 августа 1920 г. по 1 марта 1921 г. разверстка на картофель была выполнена на 81%, на фураж - на 71%, на крупы - на 56%, на масло - всего лишь на 27% и т.д. Принимая во внимание плохой урожай 1920 г., Тульский губернский продовольственный комитет был вынужден приостановить выполнение продразверстки. Заготовка продуктов велась в ограниченном объёме, в основном для нужд больниц и детских домов[3]. Разверстка на зерно была выполнена даже с некоторым превышением: в губернии было собрано около 870 тыс. пудов ржи и 258 тыс. пудов овса, что составило 105 и 107% наряда соответственно. Однако даже это количество хлеба удовлетворяло потребности населения менее чем наполовину, и необходимое продовольствие приходилось ввозить из других губерний. Положение усугублялось ошибками, которые были допущены при распределении продовольствия, в результате которых в сентябре—декабре 1920 г. был допущен перерасход хлеба. В итоге к 16 марта 1921 г. в Туле оставалось лишь 172 тыс. пудов хлеба, которых, по прогнозу губпродкома, должно было хватить лишь на 35 дней. Данная ситуация выглядела весьма тревожной, поскольку износ железнодорожного траспорта и надвигавшаяся весенняя распутица могли существенно затруднить доставку продовольствия в города.

В данной ситуации проблема продовольственного снабжения закономерно выходила на первый план. Большая часть материалов, опубликованных в это время на страницах губернской прессы, была посвящена именно продовольственному вопросу. Даже в официальных сообщениях органов власти отчетливо проявлялось тревожное настроение; открыто говорилось о том, что для губернии «настал черный день»[4]. В этих условиях первоочередное внимание было уделено подготовке к грядущей посевной кампании.

Еще до введения нэпа власти пытались дать крестьянам материальный стимул, чтобы добиться скорейшего восстановления посевных площадей. В прессе высказывалась мысль о том, что рабочие и служащие должны вернуть долг крестьянству, «сознательность» которого позволила большевикам победить в Гражданской войне. В губернии началось формирование фонда промтоваров, предназначенных для снабжения деревни; в этот фонд включались соль, спички, мануфактура, кожа и т.п. Наряду с промтоварами во время посевной кампании предполагалось поставлять в сельскую местность продовольствие; разрабатывались планы организации общественного питания на селе[5]. Одновременно была проведена кампания по безвозмездному ремонту сельскохозяйственного инвентаря. В ходе этих мероприятий власти стремились обеспечить всем необходимым, прежде всего, те уезды и волости, которые отличались наилучшим качеством земли и культурой землепользования[6].

Одновременно с материальным стимулированием власти применили в отношении крестьянства ряд принудительных мер. Так, по всей губернии производилась заготовка семенного фонда. Постановления органов власти требовали от-крестьян в обязательном порядке сдавать часть посевного материала в общественные амбары, где он хранился под надзором «лучших мужиков». Необходимость этой меры объяснялась поведением самих крестьян, которые якобы были неспособны обеспечить хранение семян и проедали все свои запасы[7]. Кроме того, с целью сохранения посевного материала был введен запрет на помол зерна. Эти меры вызвали особое недовольство со стороны малоимущих крестьян, которые не могли использовать для собственных нужд свои, и без того скудные, запасы. Решения продовольственных органов неоднократно вызывали протесты сельского населения, которые в сообщениях официальной прессы презрительно именовались «хныканьем»[8]. В то же время, стремясь смягчить негативное впечатление от подобных мероприятий, губернские власти подчеркивали, что создание семенного фонда никак не связано ни с продразверсткой, ни с созданием коллективных хозяйств.

Наконец, предпринимались также попытки стимулировать сельскохозяйственное производство методами пропаганды и морального воздействия. В соответствии с решениями VIII Всероссийского съезда Советов происходила организация селькомов из числа наиболее «старательных крестьян». Власти рассчитывали на то, что эти комитеты смогут «научить» остальных крестьян методам рационального хозяйствования. Организация селькомов велась и в Тульской губернии, хотя в сообщениях прессы и отмечалось, что они «еще не понимают своей роли»[9].

Однако наиболее важной и радикальной мерой в данном контексте стало решение об отмене продовольственной разверстки. Хотя большевики высоко оценивали роль продразверстки как «орудия борьбы с тенденцией выращивания капитализма в деревне»[10], они были вынуждены признать, что эта политика лишила крестьян стимула к труду, привела их в «безразличное состояние»[11]. 21 марта 1921 г. ВЦИК издал постановление, согласно которому продразверстка отменялась и вместо нее вводился продналог, более низкий по своей величине. В дополнение к этому решению СНК РСФСР декретом от 28 марта 1921 г. разрешил свободную торговлю хлебом, картофелем и фуражом.

Сделав столь решительный поворот в своем политическом курсе, большевики постарались с максимальной выгодой использовать его последствия, как экономические, так и политические. С этой целью весной 1921 г. в сельской местности была организована широкая пропагандистская кампания, которая должна была разъяснить крестьянам смысл продналога и обеспечить поддержку данного нововведения с их стороны. Наряду с этим агитаторы стремились решить ряд сопутствующих задач: выяснить отношение масс к нэпу; укрепить авторитет партии среди сельского населения, в первую очередь среди молодежи; побудить крестьян к сбору средств для открытия школ, больниц, изб-читален и поддержания их работы[12].

Первые результаты данной пропагандистской кампании казались обнадеживающими. Недавние действия правительства - введение продналога, восстановление свободной торговли, разработка законов о землеустройстве - были положительно восприняты крестьянством. Периодически возникали слухи о том, что эти меры носят временный характер и после сбора урожая продразверстка будет возвращена[13]. Однако подобные настроения не получили широкого распространения в основной массе населения. В своих отчетах агитаторы отмечали, что крестьяне проявляли большой интерес к их выступлениям, активно участвовали в обсуждениях. Во всех селениях, где проводились собрания, были приняты резолюции в поддержку продналога[14]. Коммунисты рассматривали эти явления как свидетельство «сознательности» крестьян, показатель их доверия к решениям правящей партии. Однако было бы естественным предположить, что для крестьян новая аграрная политика была важна, прежде всего, как признак окончания Гражданской войны и возврата к нормальной жизни. Именно этим можно объяснить положительную оценку крестьянством продналога в первые месяцы после его введения. Кроме того, митинги, собрания, беспартийные конференции привлекали крестьян как особая форма общения, информационного обмена между городом (в лице партийного агитатора) и деревней. Желание получить новую информацию могло играть важную роль в поведении крестьян, с учетом того, что большинство на митингах обычно составляла молодежь обоих полов[15].

Однако не все предложения партийных активистов встречали единодушное одобрение со стороны крестьян. Несмотря на все усилия, пропагандисты не смогли вызвать пробуждение среди крестьян симпатии по отношению к кооперативным организациям. При переходе к нэпу большевики придавали кооперативам огромное значение, рассчитывая на то, что они смогут воспрепятствовать развитию частного капитала и позволят использовать свободный рынок в интересах трудящихся. Однако в годы «военного коммунизма» потребительская кооперация была лишена экономической самостоятельности и фактически превратилась в распределительный аппарат государственных продовольственных органов, что существенно подорвало доверие к ней со стороны населения. На собраниях крестьяне, по свидетельству агитаторов, демонстрировали скептическое отношение к кооперации, оценивая ее «на уровне ниже базара». Местные жители неоднократно выражали свое недовольство высокими ценами в кооперативных лавках, величиной паевых взносов, острым дефицитом товаров и т.п.[16].

Летом—осенью 1921 г. тульское крестьянство стало более активно критиковать экономическую политику большевиков. Переход от продразверстки к продналогу в принципе встретил одобрение со стороны населения, однако установленный в итоге размер налога вызвал определенное недовольство. Многие крестьяне считали ставку налога завышенной и опасались, что к следующей весне они останутся без хлеба. Кроме того, размер взимавшегося налога зависел от площади земель, находившихся в пользовании у крестьян; эти условия были невыгодными для крестьян, надел которых был засеян не полностью[17].

Многочисленные протесты вызывали также постановления о гужевой повинности, которые обязывали крестьян участвовать в транспортировке дров и торфа для нужд транспорта и промышленности. Эта повинность была весьма обременительной для крестьян, поскольку после полевых работ их лошади были утомлены, а телеги изношены. Ситуацию усугубляла нехватка фуража, вызванная тем, что значительная его часть уходила на уплату продналога[18]. Местные власти производили раскладку повинности, исходя из наличия лошадей в хозяйствах; в результате некоторые из крестьян, выполнивших гужевую повинность, не могли прокормить своих лошадей и были вынуждены их продавать. В то же время безлошадные крестьяне оказывались в выигрыше, поскольку, будучи освобождены от повинности, имели возможность отправиться на заработки[19].

Определенное беспокойство у крестьян вызывали и другие события: введение дополнительного натурального сбора за помол зерна, сбор налога на скот, повышение цен на хлеб (примерно в 2,5 раза за первую половину 1921г.) и др.[20]. Хозяйственные трудности и колебания рынка, естественно, в первую очередь отражались на деревенской бедноте. Ее численность увеличилась за счет населения тех местностей, которые пострадали от неурожая в 1920-1921 гг. Также в число малоимущих попали многие крестьяне, демобилизованные из РККА, поскольку в то время, когда они находились на фронте, их хозяйство оказалось заброшено[21]. В этой ситуации сельские пролетарии и бывшие красноармейцы, традиционно считавшиеся надежной опорой советской власти, могли стать главным катализатором общественного недовольства. Как отмечалось в партийных сводках, эти группы населения часто демонстрировали враждебное отношение к советской власти и участвовали в распространении различных слухов[22].

Негативное впечатление, производимое хозяйственными трудностями, партия пыталась нейтрализовать с помощью агитационно-пропагандистской работы, которая велась в нескольких направлениях. В частности, введение нэпа ознаменовалось началом мощной антирелигиозной кампании, которая проводилась большевиками с переменным успехом. Партийные агитаторы стремились разными способами дискредитировать местное духовенство в глазах крестьян. В некоторых передовицах высказывалось мнение о том, что церковные праздники отвлекают крестьян от работы и тем самым препятствуют развитию сельского хозяйства[23]. В то же время сами коммунисты во время посевной кампании, не думая о каком-либо ущербе для полевых работ, проводили многочисленные митинги и собрания, которые иногда затягивались до трех часов ночи[24]. Более того, поскольку Пасха в 1921 г. совпадала с празднованием 1 мая, между партийными пропагандистами и духовенством велась напряженная борьба за «умы и сердца». Во многих селениях первомайские митинги были отменены в связи с тем, что крестьяне, праздновавшие Пасху, не явились на них; при этом местные Советы далеко не всегда оказывали поддержку приезжим агитаторам[25].

Огромное внимание уделялось также пропагандистской работе среди крестьянок. Взяв под свой контроль движение женщин за изменение своего положения в обществе, коммунисты надеялись использовать крестьянских жен и дочерей как дополнительный канал для распространения своей идеологии. Об этом недвусмысленно говорилось в тезисах, подготовленных для партийных агитаторов: «Женщина-гражданка пусть помнит, что успешный сбор продналога в конечном счете подводит ее к раскрепощению как в семье, так и в государстве»[26]. Этот тезис выглядит не вполне логичным, однако дает достаточно точное представление о первоочередных задачах большевистской политики.

В своей пропаганде большевики использовали и весьма неожиданные, по сегодняшним меркам, приемы. Так, 7 марта 1921 г. в тульском клубе «Строитель» был инсценирован показательный суд над двумя условными крестьянами Лентяевым и Мародеровым, саботировавшими продовольственную политику властей. Первый персонаж, обвинявшийся в бесхозяйственности, был «приговорен» к трем годам концлагеря условно, лишению земельного надела, конфискации скота и инвентаря; второго, уличенного в спекуляции хлебом, «приговорили» к двум годам концлагеря условно, а также конфискации излишков зерна, скота и инвентаря[27]. В прессе данное мероприятие освещалось как оригинальный самодеятельный спектакль; однако в наши дни это выглядит, скорее, как зловещее предзнаменование трагической судьбы советского крестьянства.

Таким образом, первый год нэпа в Тульской губернии оказался весьма противоречивым и неоднозначным по своим последствиям. С одной стороны, после нескольких лет напряженной борьбы и сопротивления произволу крестьяне смогли привлечь внимание властей к своим нуждам и добились существенных уступок в области экономики. В то же время, общий курс хозяйственного развития по-прежнему определялся руководством РКП(б), для которого интересы крестьянства имели второстепенное значение по сравнению с масштабными планами переустройства страны.

1. Бурдина, Е. Н. Общественно-политические настроения крестьянства Западной Сибири, 1920-1921 гг.: дис. к.и.н. М., 2002; Еремина, Е. В. Социально-политические воззрения крестьянства северной деревни в 20-е годы XX века: дис. к.и.н. Сыктывкар, 2007; Кайбушева, П. М. Эволюция общественно-политических настроений рабочих и крестьянства Оренбургской губернии в 1920-е годы: дис. к.и.н. СПб., 2009; Пылькин, В.А. Крестьянство центра России в конце 1917 - первой половине 1921 гг.: Социально-политические процессы и общественно- политические настроения: дис. к.и.н. М., 2003; Хришкевич ,Т. Г. Общественно-политические настроения крестьянства Северо-Запада России в период НЭПа (1921-1929 гг.): дис. к.и.н. Псков, 2002 и др.

2. Деревенская правда. Тула, 1921. 30 марта. С. 2.

3. Коммунар. 1921. 16 марта. С. 2-3.

4. Там же.

5. ГАТО. Ф. П-63. On. 1. Д. 190. Л. 5, 7; Коммунар. 1921. 16 марта. С. 3.

6. Коммунар. 1921. 16 марта. С. 2-3.

7. Там же. 17 марта. С. 2.

8. Деревенская правда. 1921. 3 апр. С. 2.

9. Коммунар. 1921. 17 марта. С. 2.

10. Там же. 5 апр. С. 2.

11. Там же. 1921. 6 апр. С. 1.

12. ГАТО. Ф. П-22. On. 1. Д. 172. Л. 1-6.

13. ГАТО. Ф. П-12. On. 1. Д. 132. Л. 2; Деревенская правда. 1921. 30 марта С. 1.

14. ГАТО. Ф. П-12. Оп. 1.Д. 132. Л. 26; Ф. П-22. Оп. 1.Д. 172. Л. 8-13; Ф. П-37. On. 1 Д. 117. Л. 4,17.

15. Там же. Ф. П-168. On. 1. Д. 138. Л. 30.

16. Там же. Ф. П-12. On. 1. Д. 132. Л. 2; 26, 43; Ф. П-22. On. 1. Д. 172. Л. 9, 12, 128; Ф. П-63. On. 1. Д. 150. Л. 60.

17. Там же. Ф. П-20. On. 1. Д. 51. Л. 22, 24, 99; Ф. П-37. On. 1. Д. 117. Л. 28; Ф. П-55. On. 1. Д. 27. Л. 9.

18. Там же. Ф. П-20. On. 1. Д. 51. Л. 99; Ф. П-55. On. 1. Д. 27. Л. 3-5, 10-13; Ф. П-168. On. 1. Д. 138. Л. 33.

19. Там же. Ф. П-55. On. 1. Д. 27. Л. 10.

20. Там же. Ф. П-63. On. 1. Д. 150. Л. 14.

21. Там же. Л. 14, 22.

22. Там же. Ф. П-20. Оп. 1.Д.51.А. 9, 10, 88.

23. Деревенская правда. 1921. 3 апр. С. 2.

24. ГАТО. Ф. П-22. On. 1. Д. 172.

25. Там же. Ф. П-168. On. 1. Д. 138. Л. 13, 31.

26. ГАТО. Ф. П-22. On. 1. Д. 172. Л. 5.

27. Коммунар. 1921. 19 марта. С. 3.

Библиографическая ссылка:

Харьков Р. Переход к НЭПу в Тульской губернии: отношение крестьянства к продовольственной политике большевиков в 1921 г./ Р. Харьков // Тульский краеведческий альманах. - 2013. - Вып. 10. - С.86-90.