Преступность в Тульской губернии в начале ХХ в.

О.И. Краюшкина

Сегодня одной из наиболее важных и интересных тем социальной истории является история преступности. Начало ХХ в. продемонстрировало, насколько успешно Россия встала на путь модернизации, но оборотная сторона этого процесса нередко остается без внимания историков. Первая в мире по темпам развития, Российская империя в этот период переживает бурный рост всех экономических показателей, становление свободного предпринимательства, формирование правовой и экономической культуры населения — и вместе с тем прогресс сопровождается ростом социальной неустроенности и увеличением числа правонарушений. Подобная тенденция находит отражение и в литературных памятниках эпохи: в произведениях М. Горького, А.И. Куприна особое место занимает тема социального «дна». Успех их книг способствовал общественному интересу к решению проблем преступности: появляются работы психологов, юристов, общественных деятелей, которые предлагают свои пути борьбы с преступностью, особенное внимание уделяя детским правонарушениям и реформированию пенитенциарной системы[1].

В изучении преступности России в процессе модернизации начала ХХ в. ситуация сложилась иначе. В постсоветский период историков гораздо больше интересовали проблемы истории элит и положительные аспекты экономического развития страны. Сегодня, обратив внимание на сопутствовавшие модернизации сложности, историк может делать выводы о социально-психологическом состоянии общества в целом и об основных проблемах, затрагивавших жизнь граждан[2]. Так, разнообразные современные методики изучения преступности позволяют углубить представление об этом явлении в историческом процессе. Для более детального анализа изучаются наиболее частые виды правонарушений, их динамика, социальный и возрастной состав преступников. Кроме этого, на более высоком уровне анализа можно делать выводы об уровне раскрываемости преступлений, репрессивности судебной системы (т.е. какое количество правонарушителей понесли наказание по решению суда) и об уровне социального благополучия в изучаемом регионе. Все это дает возможность создать представление о повседневной жизни, прежде всего, в городской среде.

В результате модернизации во второй половине XIX в. растет миграция сельских жителей в город, чему сопутствовали и результатом чего являлись некоторые социально-психологические трансформации. Так, крестьяне не сразу привыкали к городской жизни, нередко переходя в статус маргиналов — людей, не нашедших свое место в новых реалиях. Необходимо заметить, что в этот период маргинализация была явлением, характерным не только для крестьянства. Экономический успех сопровождался нарастающей дифференциацией населения — разделением на богатых и бедных, особенно заметной в городской среде. Необходимость помощи наименее защищенным слоям населения вызвала рост благотворительности. Так, в начале ХХ в. Тула была столицей благотворительности[3]. Но может ли благотворительная столица быть одновременно и наиболее криминальным городом Центральной России, ведь оба эти полярные явления вызваны, по сути, причинами одного порядка?

Ответ на этот вопрос можно дать, изучив несколько важных показателей юридической статистики в Тульской губернии начала ХХ в. Временные рамки этого исследования ограничиваются периодом от начала экономического кризиса 1900-1903 гг. до начала второй русской революции (февраль 1917 г.). Во-первых, необходимо сказать о количестве правонарушений. Всего в этот период в отчетах было зафиксировано около 10 000 правонарушений в губернии[4]. Их можно разделить на 6 основных групп: против религии, против государственной власти, против общественного порядка, против семьи и личности, против имущества и нарушающие различные уставы. Наиболее распространенными (55%) были преступления против собственности (личного имущества) граждан, т.е. истребление и повреждение чужого имущества поджогом или другим образом, разбой, грабеж, кража, мошенничество, преступления и проступки по договорам и другим обязательствам, незаконное лишение прав состояния, присвоение и утайка чужой собственности. Среди этих преступлений самым распространенным видом была кража (80% от всех имущественных преступлений), что соответствовало общероссийским показателям (по Е.Н. Тарновскому, в 1874–1894 гг. кражи составляли 2/3 от всех совершенных преступлений)[5]. Кроме того, необходимо заметить, что именно в этой области правонарушений был наиболее высок уровень рецидива[6].

Второе место в Тульской губернии по количественному показателю занимали преступления против личности (23%). Данная группа преступлений интересна тем, что в нее, наряду с убийством входило самоубийство, по русскому законодательству также являвшееся уголовно наказуемым деянием[7]. Внутри этой группы 52% преступлений приходится на нанесения увечий, ран и других телесных повреждений, 32 % от общего числа преступлений из этой группы за 1900–1914 гг. составляли убийства.

Несмотря на то, что преступления против семейных отношений были представлены в данном регионе достаточно немногочисленно, мы можем заметить, что, как правило, они касались внутрисемейного насилия, достаточно распространенного среди низших слоев населения. При этом раскрываемость среди данного вида правонарушений традиционно была очень низкой[8]. Исключение составляют преступления против брачного союза, что связано, в первую очередь, с тем, что только зафиксированное правонарушение могло являться основанием для развода. В целом, по этим показателям Тульская губерния была регионом, типичным для Европейской России[9].

При этом немалый интерес для исследователя представляет и динамика преступности: изменялось ли количество и виды правонарушений с течением времени и можно ли проследить какое-либо влияние на преступность общественно-политических событий в истории России? Анализируя количество преступлений с этой точки зрения, можно прийти к интересным результатам. Во-первых, в момент кризисных ситуаций в государстве (русско-японская война, первая русская революция, Первая мировая война) заметно снижение количества правонарушений. При этом сразу после окончания революции 1905–1907 гг. наблюдается резкий подъем преступности в губернии. Вероятно, это связано с психологическими особенностями правонарушителей и изменениями в их социальном положении. Наиболее криминально активными являлись люди от 21 до 45 лет из крестьянского и мещанского сословий. Во время войн часть их, с одной стороны, вовлекалась в общероссийские события (например, в числе остальных граждан призывалась в армию либо получала работу на предприятиях, выполнявших оборонные заказы), с другой стороны, как и остальные граждане, испытывала влияние государственной патриотической идеологии, стремившейся направить ее силы на производительный труд. Низкий уровень преступности в 1904-1905 гг. мог объясняться тяжелым внешнеполитическим положением России (во время военных действий ужесточается контроль за правонарушителями, кроме того, многие из потенциальных правонарушителей по возрасту и социальному положению подлежат мобилизации)[10]. Несколько иной ситуация была во время первой русской революции. В статистических источниках (в частности, обзорах Тульской губернии) зафиксирован всего лишь один случай нарушения законодательства о стачках за весь указанный период, хотя известно о целом ряде стачек и рабочих восстаний в России в 1905–1907 гг.[11] Подобное несоответствие объясняется тем, что во многих губерниях страны было введено военное положение и положение усиленной и чрезвычайной охраны. К тому же в тот период многие уголовные преступления наиболее тяжкого характера (убийства, грабежи и т. п.) были изъяты из общей судебной системы и переданы военно-полевым судам[12]. При этом сразу же после революции количество правонарушений резко возросло, но уже к 1910 г. вернулось на уровень 1903 года. В Тульской губернии в годы революции было необходимо поддерживать строгий порядок, в первую очередь, из-за оборонных предприятий. Очевидно, власть справлялась с этой задачей достаточно эффективно. Тем необычнее резкий подъем преступности в 1908 г., с которым также сумели справиться быстро. Изучая природу революционного насилия, исследователи говорят о том, что окончание революции всегда оказывается психологически наиболее сложным периодом для всех участников революции[13]. Т.е. участники восстаний приобрели опыт насилия, после чего не всегда могли сразу вернуться к мирной жизни, из-за чего нередко продолжали свою преступную деятельность.

Естественно, в массовом сознании интерес к преступности был крайне высоким. Криминальная хроника в газетах описывала как общую статистику правонарушений, так и отдельные громкие преступления, иногда даже в форме фелье тонов[14]. При этом внимание уделялось и локализации основных криминальных событий. В Туле были как районы благополучные, с низким уровнем преступности, так и места, отличавшиеся повышенной криминогенностью (в частности, Чулковская слобода)[15]. В рабочих районах встречались и профессиональные преступники, жившие разбоем, и простые хулиганы, среди которых было много несовершеннолетних. Резкий рост женской и детской преступности — тенденция, типичная для начала ХХ в.

Другой важной особенностью становится появление новых видов преступлений в связи с изменениями в законодательстве. Если кражи не были чем-то необычным в среде городского населения, то необычные случаи мошенничества запоминались гораздо ярче. Заметным стал рост количества правонарушений, связанных с нелегальной продажей алкоголя в связи с введением «сухого закона»[16]. Так, зимой 1914–1915 гг. на территории губернии власти активизировали кампанию по борьбе с нелегальным алкоголем. Начальник Тульского сыскного отделения явился в казенный винный склад, где при проверке количества выданных разными врачами рецептов на получение винного спирта и водки обнаружил, что 17 врачей выдали за истекший с введения «сухого закона» период от 21 до 246 рецептов на 16 ведер водки каждый[17]. Ветеринарный врач по фамилии Щука систематически выдавал рабочим и крестьянам рецепты «для растирания коров». Каждый рецепт стоил врачу 5 руб., покупателям говорилось, что средства идут в фонд для раненых воинов. Правонарушение было раскрыто благодаря ряду анонимных писем на имя губернатора (как писали в одной из жалоб, «нет, это спирт не для растирания, а для возбуждения черни! …Господи! Да что ж это творится на белом свете!»)[18].

Преступность стала отражением социального и духовного кризиса начала ХХ в., ярко обозначив серьезные проблемы предреволюционной России. По статистическим показателям Тульская губерния в целом и Тула в частности особенно не выделялась в общероссийской картине преступности, переживая те же социальные проблемы, что и другие губернии Центральной России начала ХХ в. Поступательно увеличивающаяся преступность была связана со многими факторами, усугубляющимися усиливающейся социально-политической нестабильностью, а затем и крушением государственных порядков. В условиях революции и Гражданской войны человеческая жизнь перестала быть ценностью, в результате резко увеличилось количество убийств. Яркую оценку такой тенденции дал М. Горький: «Преступность — возрастает; убийства становятся всё более часты, совершаются хладнокровнее и приобретают странный, вычурный характер. В современных убийствах наблюдается что-то надуманное, показное; как будто убийцы видят себя спортсменами, стремятся установить фантастические рекорды холодной жестокости»[19].

1. См.: Гернет, М.Н. Социальные факторы преступности. М., 1905. 215 с.; Дети преступники // Сборник статей с предисловием и под ред. Гернета М.Н.. М., 1912. 617 с.; Лучинский, Н. Ф. Основы тюремного дела / Издание редакции журнала «Тюремный вестник». СП б, 1904. 180 с.

2. Миронов, Б.Н. Социальная история России периода империи. Т.2. СП б., 1999. С. 79.

3. См.: Гаврилина, Н.А. Благотворительные учреждения и общественное призрение в Тульской губернии в пореформенное время // Тульский краеведческий альманах. 2008. Вып.6. С.41–45; Бурцева, Е.Е. Из истории благотворительности в Туле // Тульский краеведческий альманах. 2008. Вып. 6. С. 49.

4. Здесь и далее посчитано по ежегод. изданию «Обзор Тульской губернии за […] год. (Приложение ко всеподданнейшему отчету)» c 1900 (Тула, 1901) по 1914 (Тула, 1915).

5. Тарновский, Е.Н. Итоги русской уголовной статистики за 20 лет (1874–1894). СП б., 1899. С. 113-120.

6. Елисеев, С.А. Общие черты имущественной преступности в царской России // Вестник ТГПУ . 2006. Вып. 11 (62). С. 39.

7. Познышев, С.В. Особенная часть русского уголовного права. Сравнительный очерк важнейших отделов особенной части старого и нового уложений. М., 1912. С. 22.

8. Решетникова, Г.А. История развития уголовного законодательства России о преступлениях против семьи и несовершеннолетних до 1917 г. // Вестник Удмуртского университета. Сер. Правоведение. 2005. №6 (2). С. 54–55.

9. Шепелева, М.П. Состояние уголовной преступности в российской провинции за 1861–1917 гг. на примере Курской губернии. Автореферат диссертации на соискание уч. степени канд. ист. наук. Курск, 2012. С. 8–9.

10. См.: Курцев, A.M. «Местное население не в состоянии дать всего потребного». Полутерриториальная система комплектования русской армии в начале XX в. // Военно-исторический журнал. 2002. № 4. С.42–44.

11. Ашурков, В.Н. «Вставай, подымайся, рабочий народ» // Ашурков В.Н. Избранное: История Тульского края: статьи и очерки. Тула, 2003. С. 379–392.

12. Тарновский, Е.Н. Движение преступности в Российской империи за 1899–1908 гг. //Журнал Министерства юстиции. 1909. № 9. Ноябрь. С. 58-–59.

13. Булдаков, В.П. Утопия, агрессия, власть. Психосоциальная динамика постреволюционного времени. Россия, 1920-1930 гг. М., 2012. С.21.

14. Тульская молва. 1913. №1566; 1914. №1875.

15. См.: Чумандрин, М.Ф. Год рождения – 1905. Хроника одного детства. М., 1936. 368 с.

16. Чагадаева, О.А. «Сухой закон» в Российской империи в годы Первой мировой войны. Автореферат диссертации на соискание уч. степени канд. ист. наук, М., 2013. С. 25.

17. ГАТО. Ф. 90. Оп .6. Д. 803. Л. 60, 67.

18. ГАТО. Ф. 90. Оп. 6. Д. 803. Л. 69–69об.

19. Горький, М. Тронуло. М., 2010. С. 156.

Библиографическая ссылка:

Краюшкина О.И.Преступность в Тульской губернии в начале XX в.// Тульский краеведческий альманах. - 2015. - Вып. 12. - С.52-57.